В летний период наблюдения велись за пастьбой стада, принадлежавшего колхозу им. Горького, Мантуровского района Костромской области. 300 дойных коров костромской породы выпасались на заливных лугах реки, на сеянных лугах на террасе, на полях после уборки зерновых культур. Стадом управляли 2 пастуха, один перемещался пешком, другой – на лошади. Практиковалась пастьба с утра до вечера или в два периода с перерывом на доение коров (стадо подгоняли к коровнику). Наблюдения касались, преимущественно, социального поведения КРС. Регистрируя размещение отдельных животных в стаде, в том числе при рассеянной пастьбе и в «плотном строю», при поворотах и остановках, мы измеряли оборонительные дистанции животных по отношению к человеку. Здесь же изучали ритмику пастьбы.
Эксперименты проводились на молочной ферме колхоза им. Горького. Животные содержались на привязи, стойла не были разделены. Кормление и доение проводились дважды в день. Личные контакты с человеком в зимнее время ограничивались чисткой стойла, обработкой вымени и операциями, связанными с машинным доением. Летом животных один-два раза в день выпускали на пастбище. В летний период практиковали дватри доения в день.
Сравнительные данные были получены через 30 лет на той же ферме, но с другими животными, к тому времени скот был полностью заменен. Также мы проводили исследования скота болгарской кофейно-софийской породы на ферме близ г. Велико Тырново.
Наблюдения за поведением взрослых коров вне периода доения и чистки стойл заключались в следующем. Незнакомый человек входил в стойло и клал руку на загривок коровы. Известно, что у многих копытных загривок – чувствительная область тела. Ранее мы отмечали у северных оленей, лосей, лошадей, коров особую чувствительность к прикосновению к загривку. Наблюдения продолжались 1 и 5 мин. Поведение коров регистрировалось с помощью диктофона или видеокамеры. Проходя вдоль ряда стойл, мы тестировали каждую вторую корову.
Чтобы описать репертуар поведения телок (3-месячных) по отношению к человеку, С.Л. Баскина (2010) использовала стандартную ситуацию – чистку животного щеткой. Опыты были проведены с 3 телками, всего 19 занятий. Чистка длилась от 3 до 6 мин. Поведение телят фиксировалось на видеокамеру. Впоследствии видеозаписи были подвергнуты анализу.
Исследования проводились в условиях, приближенных к тем, в которых обитал тур – дикий предок, что позволяло наблюдать наиболее полный репертуар поведения, возможно, близкий к тому, что был свойствен Bos primigenius. Мы исследовали также способности домашнего крупного рогатого скота выживать и адаптироваться к северным и лесным условиям. Эксперимент проводился в 1986–2013 гг. на Костромской таежной научно-опытной станции Института проблем экологии и эволюции им/ А.Н. Северцова РАН. Станция расположена на востоке Костромской области (ее координаты 58°20’N и 44°50’E), в южной тайге. На экспериментальном участке произрастают леса – производные ельников черничных и брусничных, находящиеся на разных стадиях восстановления после рубки. Описания лесов на территории станции даны в работах Мотовилова и Кабанова (1959), Разумовского и др. (1984), Прозоровой (1985).
Вольера расположена в районе с весьма суровым климатом. Зимой морозы от –20 до –40 °C держатся по 20–40 дней. Первый снег выпадает 20 октября и стаивает 20 апреля – 1 мая. Глубина снега в среднем составляет 70 см. Водоемы замерзают, и скоту требуются специальные навыки, чтобы без помощи человека находить и сохранять открытый участок воды. На территории вольеры протекают ручьи и имеются небольшие пруды. До февраля на этих водоемах сохраняются незамерзшие участки, куда животные приходят на водопой. Позже все водоемы покрываются льдом, и животные пьют из прорубей. КРС использует также снег.
Основателями популяции были четыре годовалые телки костромской породы, которые первый год жизни содержались на скотном дворе. Оказавшись на второй год в вольере, они прожили лето вольно (внутри ограды), но на зиму их поместили в сарай, где кормили и поили теплой водой. В дальнейшем эти животные и их потомки содержались вольно и заходили в сарай по желанию. На время отела в первые три года мы помещали коров в сарай, полагая, что отел на снегу, в мороз окажется опасным для матери и новорожденного. В этом мы следовали опыту местного сельского населения. Однако первые же отелы вне сарая показали, что и мать, и новорожденный чувствуют себя хорошо, в каких бы суровых условиях не произошел отел.
Каждые два-пять лет в вольеру выпускались двухлетние бычки, крывшие коров. Повзрослев, они становились агрессивными и опасными для людей, что заставляло их заменять на молодых бычков.
За время эксперимента с 1986 по 2013 гг. под наблюдением находились 147 животных обоего пола, в возрасте от рождения и до естественной смерти (две коровы дожили до 17 лет) или вынужденного забоя. За время эксперимента в стаде родилось 140 телят. Одновременно в вольере находилось не более 20 животных, чаще 12–15. Животных различали индивидуально и регистрировали изменения поведения от рождения до смерти.
В 1986–1991 гг. изгородь по периметру вольеры не была замкнута, и животные вели вольный образ жизни: паслись на соседнем с вольерой лугу, использовали для ночлега окрестные леса, предпринимали дальние походы (до 10 км). С 1992 по 2013 гг. они жили в большой вольере общей площадью 160 га. Здесь же находилось два сарая, куда животные могли при желании заходить.
С конца апреля по конец октября животные использовали лишь естественную растительность. В остальное время на кормовой площадке выкладывались рулоны сена, которое животные могли поедать вволю. В периоды, когда температура падает ниже –25 °C, они дополнительно получали комбикорм из расчета 2 кг на каждое животное. Имеются лизунцы с солью.
В каждый сезон года в течение месяца за коровами велись наблюдения: утром с 7 до 9 ч, днем с 14 до 16 ч и вечером с 18 до 20 ч. При этом регистрировали тип активности, выбор биотопа и использование участка обитания, детали пищевого и комфортного поведения.
Картирование передвижений животных по участку обитания позволило выявить постоянные пути переходов, места пастьбы, отдыха, водопоя. При картировании регистрировали и время пребывания животных в той или иной точке участка обитания. Для прослеживания перемещений животных по участку обитания (в вольере и вне ее) использовались приборы радиотелеметрии.
Вольное содержание в вольере позволило изучить репертуар пищевого, материнского и детского, социального и комфортного поведения. Мы могли регистрировать случаи проявления оборонительного поведения по отношению к человеку, собаке, волку и бурому медведю.
Помимо КРС в той же вольере в период 1984–2013 гг. содержались 8 зубров, 2 бизона и 3 зубробизона. Зубры и бизоны родились в Московском зоопарке, в вольерах Приокско-Террасного Государственного заповедника (Московская обл.) и зоопарка «Аскания-Нова» в Херсонской степи на Украине, т.е. в условиях, резко отличных от тех, что имеются на Костромской таежной научно-опытной станции. Наблюдения за ними дополнили наши представления об онтогенезе поведения КРС, а также позволтлт сравнить поведение нескольких видов Быковых.
Благодаря любезному разрешению академика А.В. Черекаева, который проводил эксперимент по откорму 300 голов КРС в вольере размером 91 га (лес и луг), мы получили дополнительные данные по поведению скота в полувольных условиях. Этот эксперимент проводился в хозяйстве «Воронский» Судиславского района Костромской области (географическое положение 57°57’9″N; 42°1’34″E). Вольера имеет местное название «Боловинское», и мы будем его использовать.
В вольере «Боловинское» находились животные обоего пола и всех возрастов (включая коров с телятами). Были представлены животные костромской породы, герефорды и абердин-ангусы. Все животные были снабжены ушными метками с номерами. Молодняк (за исключением родившегося в вольере) поступал на откорм из молочных ферм, где выращивался рабочими от рождения до 3–4 месяцев.
В этой книге рассказывается о поведении животных, принадлежащих к подсемейству Быковых (Bovinae). Основное внимание уделено домашнему крупному рогатому скоту. Для краткости мы будем использовать аббревиатуру КРС (крупный рогатый скот).
Начиная с 1970-х гг. и до настоящего времени численность КРС в мире составляет 1,1–1,4 млрд голов. КРС дает примерно 46 млн т мяса и 480 млн т молока (Эрнст и др., 1977; Albright, Arave, 1997). По молочной продуктивности КРС не имеет равных среди других домашних животных. По остальным видам продукции, так же как по способности приспосабливаться к разнообразию условий обитания в природе или содержанию в неволе, по скороспелости, по мясной продуктивности КРС может уступать другим видам (свиньям, лошадям, кроликам, овцам и козам, верблюдам). Однако, если оценивать пользу, которую человек извлекает из содержания КРС по всем признакам в комплексе, крупный рогатый скот можно признать наиболее ценным домашним животным.
Наша книга посвящена поведению КРС. Наиболее очевидное определение «поведения» – это то, что животное делает. Поведение – это один из механизмов осуществления животным его физиологических функций. Так, кормясь, корова должна найти корм, определить его пригодность, сорвать, проглотить, потом прожевать и снова проглотить, в итоге, удалить из организма непереваренные остатки.
Поведение – это еще и один из механизмов функционирования популяций. Биологические виды существуют в природе в форме популяций, так что знать поведение одного животного недостаточно. Взаимодействие двух или более коров демонстрирует их способность к координации действий. КРС – социальные животные, жизнь в одиночку наблюдается в ограниченном числе ситуаций: корова предпочитает одиночество во время отела, как и старые быки и животные-изгои, которых, например, отгоняют от привлекательного корма. Размножение требует, чтобы бык и корова принимали позы, позволяющие совокупиться, причем сделать это в момент, наиболее благоприятный для оплодотворения. Новорожденный теленок, едва вставший на ноги, должен самостоятельно найти вымя матери, причем поиск вымени и первое сосание должны произойти за время, пока теленок сохраняет врожденный запас сил. Значительная часть исследований поведения КРС касается поведения животных в стаде.
Однако изучение популяции коров также недостаточно для полноценного знания их поведения. Дикие животные существуют внутри биоценоза. Поведение – это также механизм, обеспечивающих адаптацию животных к окружающей среде: погодным условиям, сезонным изменениям растительности, к хищникам. Для домашних животных человек – важнейший элемент биоценоза. Взаимодействуя с человеком, коровы используют реакции, служащие для взаимодействия с другими коровами, а также с домашними и дикими животными, в том числе с хищниками.
Наука о поведении животных может быть полезной, требуя от ученого лишь наблюдательности, терпения и способности видеть новое там, где миллионы других исследователей прошли мимо. Конечно, использование новейших методов исследования, таких как биотелеметрия, резко расширяет возможности изучения поведения. Огромная практическая значимость КРС для человека делает ценными каждую находку, каждую подмеченную и дотоле неизвестную деталь поведения.
Прикладные исследования поведения животных включают все составляющие современной науки о поведении (физиология организма, физиология высшей нервной деятельности, этология, сравнительная психология, поведенческая экология). Эта книга написана зоологами и, соответственно, мы используем методы и подходы двух дисциплин, изучающих поведение животных и близких к зоологии: этологии и поведенческой экологии.
Этология КРС – это прежде всего изучение репертуара поведения: описание реакций и их последовательностей. Изучение репертуара поведения коров – это морфологическая часть работы, имея ввиду морфологию поведения, во многом определяемую как анатомией КРС, так и генотипом. Согласно генетическим исследованиям, врожденная часть поведения составляет около 50% всех элементов поведения высших млекопитающих, а социальное поведение даже на 70% определено генотипом животных (Drickamer et al., 1996; Wilson, 2012).
Среди других наук, изучающих поведение (физиология высшей нервной деятельности, зоопсихология), этология постулирует себя как «объективный метод изучения поведения» (Klopfer, 1974). Исследователь регистрирует то, что «животное делает», и пытается определить существенные (т.е. важные для животного и для его использования) элементы поведения. Исследователь ищет достоверные (т.е. подтвержденные методами статистики) связи между этими элементами и событиями, которые случаются вокруг животного, или тем, что известно о физиологии животного, истории его жизни, истории жизни его предков. Фото и видеосъемка, использование диктофона или другой регистрирующей аппаратуры помогают заметить даже мельчайшие детали поведения, которые трудно уловить, поскольку животное двигается, разные проявления поведения сменяют друг друга. Уже в лаборатории, вновь и вновь просматривая материалы на экране компьютера, удается заметить постоянные последовательности элементов поведения.
Поведенческая экология позволяет нам понять адаптивное значение поведения. Исходя из мотиваций поведения животных, определяемых как его физиологией, так и реагированием на окружающую среду, мы анализируем, какая поведенческая реакция или комплекс реакций приводит к удовлетворению мотивации. В отличие от изучения фиксированных образцов поведения, работая в русле поведенческой экологии, мы описываем образцы поведения, в которых и набор, и последовательность реакций могут меняться. Из образцов поведения могут складываться биологические формы поведения.
Ареал КРС охватывает огромную территорию – между 60°N и 40°S. КРС успешно выживает во всех природных зонах, исключая тундру и арктические пустыни. Экологическая ниша всего подсемейства Быковых еще шире, чем у КРС – лесные бизоны и якутский скот обитают там, где озера 7,5 месяцев в году находятся подо льдом, а морозы до –60 °C случаются регулярно.
Было бы трудно найти сходство современных условий существования молочного скота и той среды, в которой вероятно жили дикие предки во времена одомашнивания или в более известных нам условиях обитания первобытного тура (зона широколиственных европейских лесов) (см. Главу 14). Тем не менее, поведенческие реакции и способность к обучению позволяют КРС выживать и приспосабливаться к новой среде. Как будет показано в этой книге, в репертуаре поведения КРС нет ни одной реакции, которую можно было бы полагать как новую, не бывшую у его дикого предка. Мало того, КРС не только благополучно выживает в самых разных условиях, создаваемых человеком, но и сохраняет способность выживать в дикой природе. Таким образом, видовые особенности поведения, присущие еще дикому предку домашнего скота, позволяют скоту выживать в новых условиях, созданных человеком.
Дикий предок домашнего скота вымер, исторические документы снабжают нас неполными сведениями о поведении дикого тура. Можно узнать больше о естественном поведении скота, поместив его в условия, близкие к природным. Поэтому мы провели эксперимент, который предусматривал вольное и полувольное содержание КРС на огороженной территории. Кроме того, мы изучили одичавшие популяции скота, их поведение и экологию в нередко экстремальных условиях существования (Часть 3 этой книги).
Животные из подсемейства Быковых – преимущественно травоядные животные, способные питаться и древесной растительностью. Благодаря крупным размерам эти животные меньше страдают от хищников, хотя и демонстрируют развитое оборонительное поведение. Одомашнивание и разные формы содержания можно рассматривать как своеобразные эксперименты, раскрывающие детали поведения Быковых. Результаты исследований КРС мы пытаемся распространить и на поведение его вымершего дикого предка. Конечно, мы не должны упускать из виду, в каких условиях содержания находился КРС, когда исследовались те или иные особенности поведения.
Человек уже в течение многих веков добивается повышения продуктивности КРС – улучшения мясных качеств, когда речь идет о мясном скотоводстве, или увеличения молочной продуктивности. Технический прогресс придал ускорение этому направлению селекционной и зоотехнической работы (его называют «продуктивизм» (O’Neill et al., 2010)). Ради высокой продуктивности КРС стали помещать в условия, все более далекие от естественных. На наиболее совершенных молочных комплексах почти все условия жизни КРС контролируются или изменены человеком: физическая среда (атмосфера, температура, влажность, размеры используемого пространства, пол), корм, техника доения и осеменения.
Однако удорожание энергоресурсов заставляет сейчас искать и пути использования естественных способностей КРС выживать и давать продукцию в условиях, в меньшей степени изменяемых человеком (O’Neill et al., 2010). Содержание КРС на естественных пастбищах и сейчас практикуется на всех континентах. В некоторых странах пастьба под контролем пастухов заменена на пастьбу на огороженных территориях. Содержание скота на огороженных пастбищах развивается, превращаясь в ранчеводство (ranching), если скот содержится подобно диким животным, используя лишь «подножный» корм, или в фермерство (farming), когда животные получают подкормку, их размножение контролируется (например, ведется искусственное осеменение), проводятся ветеринарные мероприятия. Очевидно, что существуют варианты скотоводства, в которых черты ранчеводства и фермерства сочетаются (Hudson, 1989). Каждая технология содержания требует знания экологии и поведения КРС.
Мы поставили перед собой следующие задачи:
Описать видоспецифические особенности поведения домашнего
скота.
Приблизиться к пониманию того, какова природная экологическаяниша нашего домашнего скота, к каким экологическим условиям он приспособлен благодаря происхождению, какие условия для него наиболее привлекательны.
Представляет научный и практический интерес изучить возможности адаптации крупного рогатого скота к экстремальным условиям, таким как низкие температуры, снежный покров, отсутствие воды. Надо попытаться понять, открытый или закрытый ландшафт (лес или поле) скот предпочитает или использует оба для питания, отдыха, защиты от климатических факторов, гнуса, материнско-детского поведения. К этой же задаче относится изучение способности использовать древесные корма.
Исследовать поведение скота по отношению к человеку и сделатьобзор современных представлений об одомашнивании КРС.
Дать обзор существующих ныне одичавших популяций Быковых.
В нашей книге 18 глав. Кроме того, мы ввели разделение книги на 3 части, что отражает содержание глав, в этих частях помещенных. В Части I описан репертуар поведения, т.е. известные на сегодняшний день элементы поведения (реакции) КРС и экологические аспекты поведения. Часть II книги посвящена проблемам одомашнивания на примере крупного рогатого скота, а также описывает поведение КРС по отношению к человеку. Часть III представляет информацию об одичавших животных, которыми уже никто не управляет, и которые выживают в дикой природе. Эти вольные, одичавшие популяции важны как объекты современного развития биоразнообразия и эволюционных достижений. Особенности их поведения и приспособления к различным, часто весьма суровым условиям жизни, позволяют лучше представить себе поведение крупного рогатого скота.
Мы искренне благодарны директору Института академику В.Е. Соколову и нынешнему директору академику Д.С. Павлову за поддержку наших исследований. Мы благодарны академикам Л.К. Эрнсту и А.В. Черекаеву, помогавших нам и консультировавших в ходе исследований.
Мы искренне благодарны чл.-корр. РАН В.В. Рожнову и г-же Л.Л. Случевской, взявших на себя труд редактирования этой книги. Рецензенты книги доктор биологических наук, профессор А.В. Суров и доктор биологических наук, профессор, заслуженный деятель науки России А.В. Шумов сделали важные критические замечания, помогшие нам улучшить работу.
Наблюдения за животными в вольере были бы невозможны без постоянной помощи Л.И. Гуляевой – профессионального зоотехника с большим стажем работы со скотом. Кроме того, исследованиям помогали
В.В. Белехов, Ю.Б. Борисов, В.С. Кочетков, М.М. Лебедев, А.А. Рудник. Всем им мы выражаем глубокую благодарность.
Значительные по объему материалы, вошедшие в эту книгу, были собраны Н.А. Степановым, чьи публикации мы указываем в соответствующих местах текста. Исследования также проводились С.Л. Баскиной, С.Л. Барышевой, М. Прозоровой, Е.Н. Силкиной, С. Туруевой Их участие и принадлежащие им материалы упомянуты в тексте. И.А. Жесткова провела наблюдения за стадом, пастьбой которого управляли пастухи. Ее достижения и публикация также отмечены в тексте. Л. Бальчаускас (L. Balchauskas) принимал участие в статистической обработке данных.
Стефен Холл (Stephen Hall) из Университета Линкольна (Великобритания), Марцело Алмейда Браво (Marcelo Almeida Bravo), Кристиан Монкайо Эспин (Cristian Moncayo Espin) из Университета Эквадора, Оскар Карвайджал Мора (Оscar Carvajal Mora) из Галапагосского национального парка (Parque Nacional Galаpagos) предоставили собственную информацию о современном состоянии популяций одичавшего крупного рогатого скота. Мы искренне благодарим их.
Проведение длительного эксперимента со скотом потребовало значительных затрат средств Института проблем экологии и эволюции им. А.Н. Северцова РАН.
Финансовая поддержка была оказана Программой фундаментальных исследований ОБН РАН «Фундаментальные основы управления биологическими ресурсами», грантом РФФИ «Угорский проект», грантом РФФИ «Социально-экологические факторы устойчивого развития Ближнего Севера России».
Знание и управление поведением животных всегда присутствовало в практике человека – и охотника, и пастуха, и при содержании животных в помещениях. Однако, когда в XX веке получили развитие науки о поведении животных (физиология высшей нервной деятельности, зоопсихология, этология), современники были поражены, какой объем знаний неосознанно присутствовал в нашем взаимодействии с животными, и как знание закономерностей их поведения позволяет продвинуться в управлении ими. Стала понятна биологическая основа изменений поведения при одомашнивании, при управлении животными на пастбище и в помещении.
Книга представляет собой обзор современных знаний по экологии и поведению крупного рогатого скота, в ней приведены результаты работ более чем 900 зарубежных и российских ученых, и тем самым существенно дополняет изданные в России книги по поведению этих животных. Кроме того, авторы приводят результаты собственных 30-летних исследований экологии и поведения крупного рогатого скота, содержавшегося на огороженных пастбищах в условиях, максимально приближенных к тем, в которых дикий предок скота обитал в природе. Такой метод содержания скота (ранчеводство) широко развивается сейчас в России. Описанные в книге возможности адаптации скота к климатическим факторам и кровососущим насекомым, использование различных типов пастбищ (включая лесные) и кормов, особенности социального и материнского поведения скота, – эти и другие сведения могут помочь ранчеводам планировать систему загонов, технологию подкормки, устройство водопоев, укрытий и т.п.
Книга предназначена широкому кругу читателей – зоотехникам, преподавателям и студентам, исследователям поведения животных.
Вагон прямого сообщения прибыл в Аркалык днем. Светило солнце, кого-то встречали, из репродукторов звучал марш. Вокзал еще строился, и люди у вагона стояли выше чем по щиколотку в красной жиже. Надо было доставать из рюкзака сапоги. Начиналась новая жизнь.
Аркалык оказался небольшим, совсем новым городом. Пока я разыскивал гостиницу, управление сельского хозяйства, несколько раз из-за современных высоких зданий мне открывалась степь, уже начинающая зеленеть. И оттого, что степь была рядом, мне казалось, что близки и табуны лошадей, и товарищи-табунщики, с которыми я расстался зимой. Уже скоро начнется иная, чем в городе, жизнь.
На конный завод улетал вертолет и по указанию начальника управления сельского хозяйства прихватил меня с собой. В степи еще не кончилась распутица, саи были полны водой. Иного пути в табун, кроме как по воздуху, не было.
Несколько часов мы провели в Сарытургае. Директор конезавода принял меня как старого знакомого. А потом я оказался на зимовке Амангельды. Где-то поблизости держал табун Токай.
Еще день я слонялся в окрестностях зимовки, ожидая приезда кого-нибудь из табунщиков. Несколько часов наблюдал за отарой молодых барашков, проведших здесь зиму. Они вели себя неспокойно, широко разбредались по степи. Чабан был рад моей помощи. После суровой многоснежной зимы весна запоздала, трава еще тольо тронулась в рост, была слишком коротка даже для гонких овечьих губ.
— Такая трава, как отрава, овцы совсем худые стали,— жаловался Марвахат.
Животные уже не хотели есть сухую прошлогоднюю раву, собирали зеленые стебельки, а ими пока было не прокормиться. Несколько баранов уже погибло. Надо бы оставить отару в загоне, подержать на сене, пока не отрастет в степи трава. Но долгая зимовка прикончила все припасы.
Несколько раз мы собирали отару покучнее, потом она снова разбредалась, расходилась дугой. Я смотрел на возникавшие на глазах дуги с чувством торжества. Оказывается, это так прекрасно, понимать, как идет жизнь, проникнуть во внутреннюю гармонию, казалось бы, такой хаотичной жизни стада.
Никто из табунщиков не приезжал, и Марвахат взялся меня проводить. Пасти отару он попросил жену. На рассвете мы оседлали коней и тронулись в путь. Большую часть вещей, в том числе кино- и фотоаппараты, я оставил на зимовке. Боялся подмочить при неизбежных переправах через саи.
Первую ванну пришлось принять уже через несколько километров. Сай был неширок, глубокого места всего-то метров пять, однако миновать их было нельзя. Тут Марвахат удивил меня ловкостью. Едва вода стала подступать под седло, он, не останавливая коня, вскарабкался повыше и глубокое место пересек, стоя на седле. Мне такой номер был не под силу. Оставалось лишь покориться неприятному, ощущая, как влажный холодок подымается под брюками все выше и выше.
Марвахат примерно знал, где находился табун. Важно было лишь попасть в места его обитания. Потом мы дали своим коням волю, и они, поднимая голову, словно спрашивали у ветра, довольно скоро нашли табун.
Нас ожидало еще небольшое приключение. Откуда-то сбоку, с вершины холма — наверное, это был его сторожевой пост — примчался жеребец. Он несся к нам красивый, как на картине,— распустив по ветру хвост, трепещущей гривой. Однако, приблизившись, он сбавил ход и пошел тем характерным ходом, каким демонстрируют себя жеребцы перед боем: высоко поднимая юги, приподняв хвост и выгнув дугой шею. Обойдя нас вокруг, он как бы поставил точку первого акта представления: встал как вкопанный, все в той же напряженной позе, потом несколько секунд рыл землю копытом и устремился в атаку.
Подо мной был молодой жеребчик — собственность Марвахата. Хозяин пастбища, судя по оскаленным зубам и прижатым ушам, собрался его укусить: он был уже в нескольких метрах. Я приготовил плеть. И вдруг жеребец развернулся тылом и, высоко поддав вверх задом, лягнул нас. Одно из копыт попало мне по колену. Удар пришелся вскользь, и брюки смягчили удар, а все же колено сразу онемело. Марвахат тотчас повернул коня мне на помощь, я тоже закричал: то ли от неожиданности, то ли стараясь напугать атакующего.
Но он не оставлял нас в покое, снова и снова сближался и, развернувшись с ходу, бил ногами. Мне ничего не оставалось, как разворачивать своего жеребчика задом. Он тоже пробовал отлягиваться, конечно, безуспешно.
Очень медленно, то и дело совершая круги, мы продвигались к озерку, у которого табунщики, по мнению Марвахата, разбили свой табор. Вдруг у какой-то не видимой нами черты жеребец оставил нас в покое.
Мы заметили человека, лишь подъехав к самому лагерю. Он спал, завернувшись в овечью шубу. Видно, дежурил ночью и теперь отдыхал. Как обычно на пастушеских стоянках, вокруг в беспорядке валялись вещи. Привычка к простору сказывается и в этом. Над вырытой в земле ямой на нивесть откуда взявшейся в степи железяке стоял казан и два чайника. Рядом, сложенные горкой, лежали куски кизяка. Мы не стали будить табунщика. Подобрали валявшиеся среди вещей путы и, стреножив коней, пустили их пастись. Потом Марвахат развел под казаном костер из собранных табунщиком веток, положил в него несколько кусков кизяка. Потянуло дымком, и, может быть, поэтому табунщик проснулся. Это был Тулибек.
Токай с Жылкыбаем прискакали только к вечеру, пригнали трех кобыл. Токай был все такой же: радушный, неунывающий и насмешливый. Здороваясь, он не забыл пошутить:
— Тебя, наверное, жена не хочет любить, что ты все в степь бежишь. У нас в бригаде только такие люди. Я старый, у Жылкыбая только что сын родился, Тулибек пьет слишком много, а Шокор совсем не пьет, о жене не думает, только богу молится.
Мы снова окружили казан, выудили по куску конины. С трудом дождавшись, пока товарищи утолят первый голод, я принялся расспрашивать Токая: где был, что делал. Как всегда полушутя, он рассказывал:
— Ходили с Жылкыбаем забирать наших кобыл. Второй раз убегают туда, где родились. Ночью лошадь стоит, спит, снится ей родина, просыпается и сразу туда идет, быстро-быстро идет, даже бегом где-то, ни разу не остановится травы ущипнуть. Потом мы за ней двадцать пять километров едем. Надо ее замуж отдать, тогда не убежит.
— Ну и что же, сейчас самое время. Разве в табуне мало жеребцов?
— А! — горестно махнул Токай.— Мы им самого красивого нашли. Цвет, не знаю как по-русски назвать, ноги длинные, грудь глубокая, голова красивая, вырос в конюшне, ел — чего только хотел. Не нравится кобылам, не любят его. — Токай засмеялся и пояснил: — Ругаться не умеет. Какой жеребец, если не сердитый, не укусит, не ударит?! Никакой кобыле такой не нравится. Опять убегут.
Передохнув, Токай с Жылкыбаем стали собираться на дежурство. Весной табунщикам не до сна. Табун уже разбился на косяки, которые ревнивые косячные жеребцы широко развели по степи. Между тем уже появились первые жеребята. Табунщикам приходилось быть начеку: здоров ли малыш, есть ли молоко у матери, заботится ли она о новорожденном?
Я отправился вместе с табунщиками. Токай помог мне заседлать одну из кобылиц-беглянок. Он сказал, что она уже ходила в былые времена под седлом. Помогая, он, хитровато щурясь, объяснял мне:
— По нашему обычаю молодому парню дают жеребца, мужчине —коня, женщине — кобылу, потому что кобыла мягко ходит, не беспокоит. Тебе даем кобылу.
Я посмеялся вместе с ним, однако садился в седло с опаской, и не зря. Отвыкшая от наездника лошадь тотчас сделала прыжок вперед, потом свечку, потянутая уздой вниз опустилась, и тут же Токай огрел ее плетью по заду, заставив прыгнуть вперед. Я тоже уже пришел в себя, хорошенько деранул каблуками сапог ее шелковистые бока. И кобылица, уже не взбрыкивая, мягким галопом понесла меня по степи. Через несколько минут я сбавил ход, сделал круг, дожидаясь, пока Токай и Жылкыбай, подгонявшие кобылиц-беглянок, поравняются со мной.
Объезжая табун вместе с Токаем, я старался узнать «в лицо» лошадей, за которыми наблюдал зимой, и с огорчением убеждался, что все позабыл. Помнил лишь самых приметных. Старый косячник с рваным шрамом на бедре сам вышел нам навстречу, видно, разведать, что за люди, что за лошади.
— Почему ему не отдашь этих кобыл? — спросил я у Токая.
— Не возьмет, не хочет,— сквозь зубы отвечал мне старый табунщик. Он уже «заправил» рот порцией наса.— У него свои лошади есть. Разве не знаешь, что лошади, как люди, вместе много лет живут, с другими не сходятся.
— Смотря какие люди,— пошутил я.
— Это верно,— откликнулся Токай.— И лошади разные есть.
До темноты мы объезжали табун, однако Токай не тревожил лошадей, оставил их пастись, где хотят. На одном из холмов Токай предложил мне отдохнуть.
— Лошадь пусти,— сказал он мне.— Утром другую поймаем.
Он угнал кобылу куда-то за увал, туда, где свистел Жылкыбай. Подстелив под себя потники, подложив под голову седло, укрывшись телогрейкой, я уснул. Так счастливо закончился мой первый весенний день в табуне.
Число жеребят в табуне быстро нарастало, а я все никак не мог подкараулить рождение малыша. Косяки держались поодаль друг от друга, и, объезжая их, я встречал лишь уже окрепших жеребят. Они развивались очень быстро. По словам табунщиков, через час уже умели сосать, следовать за матерью.
Впрочем, своих матерей они знали еще не очень хорошо. Случалось, шли за мной когда я, с опаской отогнав мать, подходил к жеребенку поближе. Прижав уши, то и дело наклоняя голову к земле, кобыла следила за мной, вдруг подбегала и, мгновенно развернувшись, норовила лягнуть.
Один жеребенок совсем растерялся, то делал шаг к матери, то ко мне, не зная, кого предпочесть. Но стоило матери тихо и нежно позвать: «М-м-м»,— как малыш пошел за ней.
После трудной зимовки лошади сильно исхудали, часто жеребились неудачно, малыши рождались мертвыми или гибли, прожив всего несколько дней. Погибших жеребят табунщики почти всегда находили по глухому карканью воронов. Впрочем, матери их, как правило, это были молодые кобылицы, боялись остаться в одиночестве, теребились в гуще косяка. Старые кобылы уходили за два-три километра в сторону от табуна.
Забравшись на вершину холма, я отпускал коня пастись и подолгу осматривал степь в бинокль. Нет-нет да и замечал одиноко пасшуюся лошадь. В стороне обязательно находился косяк, а жеребец курсировал между кобылицей и остальными лошадьми. Косячники, как видно, охраняли свою подругу. По крайней мере они встречали меня с подозрением, кружили рядом, ржали, предупреждали то ли меня, то ли мать с новорожденным. Кобыла не подпускала косячного жеребца к малышу, сердилась, угрожала. Да и он вел себя неуверенно, забегал с подветренной стороны, видно, стараясь причуять жеребенка, познакомиться с ним.
В косяке племенного жеребца тоже появились первые жеребята. Но он плохо обращался с ними. Точнее, он старался, да не умел с ними обращаться. Видно, его очень беспокоило желание кобылы несколько дней жить отделыю от косяка. Он старался заставить ее ходить со всеми, подталкивая, кусал, бил. А жеребенка, еще созвем слабого, он пытался подтащить поближе к косяку, ухватив зубами за холку.
С огорчением показывая мне глубокие прокусы на холках обоих родившихся в косяке жеребят, Токай говорил мне:
— Видишь, не умеет. Когда сам был маленький, с другими не дрался, учиться не мог. Теперь не умеет хорошо взять, только портит.— Действительно, в косяках других жеребцов холки у жеребят были целы. Отцы если и брали их зубами, то нежно, умело.
Мы по-прежнему жили в степи, используя вместо крыши кусок брезента, укрывались им во время дождя. Впрочем, их перепадало немного. Всего один-два дня были пасмурными. Чаще дожди бывали короткими, ливневыми, а потом снова ярко светило солнце, вместе с ветерком быстро сушившее степь, наши вещи и одежду.
Гибель многих жеребят, как мне кажется, немного обескуражила табунщиков. Несколько раз я предлагал проверить, есть ли у кобыл, родивших слабых жеребят, молоко, но товарищи лишь безнадежно отмахивались. Но вскоре одна из кобылиц заболела маститом так тяжело, что, не лечи мы ее, она погибла бы. Как и в каждой бригаде, у Токая была аптечка с антибиотиками и кое-какими инструментами.
Кобыла уже плохо ходила, так что поймать ее не составило труда. Табунщики ловко повалили ее, спутав ноги, связали покрепче, чтобы не ударила, и я приступил к операции. Вымя страшно распухло и окаменело. Пришлось сделать ряд проколов, выпустить гнойную массу. Потом я обколол вымя бициллином.
Надо было подумать и о жеребенке. Кобыла уже сутки не кормила его, требовалась другая мать. Тут Токай проявил все свое мастерство. Поймали кобылу, у которой погиб жеребенок, связали ей три ноги и соединили короткой веревкой путы на ногах с недоуздком на голове, так чтобы лошадь не могла поднять голову. Мы измазали жеребенка молоком приемной матери и повторяли эту процедуру чуть не каждый час.
Сначала невольная мачеха билась, пытаясь порвать путы, норовила ударить непрошеного сына. Время шло, однако наш опыт не удавался. Жеребенок был великоват, наверное, скрыть его собственный запах оказалось трудно. Но было в этом и хорошее. Малыш оказался достаточно крепким, чтобы выжить в такой передряге. Он настойчиво пытался примирить мачеху с собой, улучив момент, сосал.
Тогда Токай использовал еще прием: намазал кобыле глаза ее молоком и солью. «Чтобы болели глаза, ничего не видела»,— объяснил он. В общем, будущей мачехе пришлось несладко. Связанная, ослепленная, с головой, пригнутой к земле,— она почти не паслась и, видно, очень сердилась на непрошеного пасынка, старалась, как могла, его оттолкнуть.
Конечно, больше всего с этой парой возился я — был свободнее других. Наконец, мы переупрямили кобылицу. На третий день я заметил, что жеребенок сосет ее, уже не встречая сопротивления. Токай согласился, что путы можно ослабить, однако снять их совсем не решился. Еще два дня мы приучали мать и приемыша друг к другу, а потом отпустили. И по тому как встревоженно она заржала, торопя жеребенка последовать за собой, мы поняли, что победили.
Дни стояли уже довольно жаркие, и косяки ежедневно отправлялись на водопой. Они шли к воде так же осторожно, как это делают дикие лошади в Монголии. На моих глазах косячные жеребцы, оставив косяк чуть поодаль, с топотом неслись по берегу озера, на мгновение замирали, прислушиваясь, втягивая ноздрями воздух. Окончив разведку, они возвращались к косяку и вели его на водопой. Случалось, они сильно били непослушных молодых жеребчиков, норовивших самостоятельно уйти к воде.
Здесь у озера то и дело завязывались поединки жеребцов. В природе ведь никогда не скапливается в одном месте так много косяков. Лишь однажды поединок перешел в кровавый бой, заставивший в конце концов вмешаться табунщиков. К тому времени я уже знал более или менее всех косячных жеребцов, да это и не удивительно. Они первыми встречали меня, стоило приблизиться к косяку, ревниво крутились неподалеку, пока я работал, и потом провожали.
Молодые жеребцы трех-четырех лет, а с ними и двухлетки-кобылы держались особняком, несколькими группами. Между ними велись нескончаемые сражения — игры, так что неопытный человек мог бы решить, что именно здесь и решаются проблемы доминирования и любви. Я замечал, что несколько самых старых косячных жеребцов имели как бы адъютантов — трех-четырехлетних жеребчиков, к которым относились терпимо и заботливо. Этим адъютантам жилось неплохо еще и потому, что у каждого была своя опекунша — одна из старых кобылиц, из тех, которые соединились с косячным жеребцом много лет назад, успели вырастить уже целый клан потомков — дочерей и внучек. Адъютант вел себя с вожаком вежливо: поджав хвост, вытянув шею и направив вперед, по-ослиному уши, он покорно позволял себя обнюхать, а потом ласково касался седоватого косячника губами, словно успокаивал, подтверждал свою благонамеренность.
Иное дело со старой кобылицей. Тут молодой жеребец красовался, ухаживал вовсю. И кобылица тоже начинала взбрыкивать, даже ударяла иной раз неумелого жеребца, но тут же поворачивалась к нему, трогательно обнюхивала. Иней раз они по часу вылизывали друг друга.
Время от времени, заметив, что адъютант уж слишком разыгрался, косячник напоминал об иерархии. Стоило ему приблизиться, чуть приподнять голову, прижать уши, как молодой жеребец тотчас делал все, что положено лошади рангом пониже: поджимал хвост, опускал голову.
Та памятная драка и произошла между косячником и его адъютантом. Ссора началась как-то внезапно. Обычно молодые жеребцы, ненадолго забыв о своей роли, врываются в косяк и ведут себя столь же нагло, сколько беспорядочно. Попытки ухаживать за кобылами, тут же дающими новичку отпор, громкое ржание, неожиданная встреча с косячником. Сразу присмирев, но еще не потеряв веры в себя, молодой начинает с косячником более или менее длительные выяснения отношений: несколько минут взаимного обнюхивания, вскидывания головы, напряженного выстаивания нос к носу, когда каждый мускул соперников напряжен, идет борьба на выдержку, потом душераздирающий визг, соперники поднимаются на дыбы, бьют друг друга, точно боксеры. Но где уж молодому выстоять против испытанного бойца — тот и тяжелее, и помнит о своих прошлых победах. Неожиданно крутнувшись на месте, косячник страшно бьет задней ногой соперника в грудь, так что едва не сбивает с ног.
Когда седлаешь коня, гладишь его шелковистую шерсть, похлопываешь по упруго-мягкой груди, трудно даже представить, как выдерживает жеребец удары и укусы, какие кровяные желваки наливаются у него под шкурой. Впрочем, быть может, в бою они и не чувствуют боли, может быть, удары лишь увеличивают желание выстоять, не отступить.
Мы — Токай, Шокор и я — сидели на косогоре неподалеку от озера. Лошади, не торопясь, ходили по берегу и в воде. Только косячники были настороже. То и дело сходились в коротких стычках. Большая группа уже напоенных лошадей паслась выше нас, по увалу. Два серо-белых жеребца, не обращая внимания друг на друга, медленно, как на картинке, двигались вокруг группы лошадей. Они были очень похожи и обликом, и поведением. Круто выгнув шеи, приподняв хвосты, коротко и высоко ступая ногами, жеребцы сделали один круг, другой.
— Красавцы,— показал я на них Токаю.
— Что-то молодой замыслил,— неожиданно ответил Токай.
— Старик болеет,— сказал Шокор.
Между тем жеребцы продолжали действовать по всем правилам большого боя. Мне приходилось это видеть впервые. Чаще всего наблюдаешь отрывки сражений, они или начинаются не всерьез, или обрываются «на полуслове».
Косячник и его адъютант, как будто раньше не были знакомы, сошлись, несколько секунд стояли нос к носу, потом медленно развернувшись, каждый отложил несколько катышков навоза и, вновь повернувшись, встали, пригнув головы к земле, словно с поклоном приглашали познакомиться. Вслед за короткой паузой они действительно поменялись местами и обнюхали навоз друг друга.
Два, а может быть, и три года молодой жеребец был адъютантом старого, повсюду сопровождал, помогал управлять косяком, с разрешения старика ухаживал за его кобылами, даже пользовался его защитой, когда приходил чужак или нападали волки. И вот теперь все было забыто. Они заново представлялись друг другу перед схваткой. Так ведут себя жеребцы, когда намерены биться всерьез, до конца.
Пронзительный визг, оба поднялись свечками, скрестились в ударах передние ноги, потом жеребцы, тесня друг друга, сделали полувольт и снова сошлись в схватке. Старик то и дело разворачивался, бил задом, а молодой, не взирая на страшные удары, стремился схватить старого товарища зубами. У жеребцов страшная хватка.
Токай побежал к своему коню. Его укрючные кони, отпущенные на выпас, не уходили далеко от хозяина н не делали попыток убежать. Вскочив в седло, Токай с криком бросился к соперникам. Но, кажется, их отношения уже выяснились. Старик дважды оскальзывался, падал, молодой не уставал наседать. По шее и бедрам косячного жеребца текла кровь. Не решаясь приблизиться к сцепившимся соперникам, Токай кружил вокруг, кричал, махал плеткой, но все это было напрасно. Бой шел всерьез, и примирить жеребцов навряд ли было возможно.
Я всем сердцем сочувствовал старому жеребцу, хотя и понимал, что ему не устоять. Видимо, молодой уже чувствовал слабость вожака, раз решился на схватку.
Не раз мы наблюдали за этой группой в минуты покоя и не могли не посочувствовать старику, сколь хлопотливой была его жизнь. Не часто мы заставали его самого ухаживающим за овцами. Облюбовав подругу, он неустанно следовал за ней, когда она паслась, стоял сзади, гордо подняв голову и время от времени напоминал о своем желании, поглаживая щекой круп овцы или легонько поддавая ей под живот передней ногой. Случалось, он делал и садки, так что отрицать его отцовство вовсе нельзя.
Однако чаще мы заставали его за бесплодными попытками унять прыть более молодых самцов, безбоязненно ухаживавших за овцами. Старик просто не успевал помешать им, бегая от одного к другому. Молодые не вступали с ним в ссору, отбегали, уступали дорогу, однако своего дерзкого поведения не прекращали. К сожалению, таких групп мы наблюдали немного, да и отрывочно, так что могли лишь задаться вопросом: самый ли сильный баран бывает подлинным отцом ягнят? Для проблем наследственности это немаловажно.
Довольно скоро мы познакомились с местечком, которое прозвали «Череп». В неприступных для человека, облизанных ветром, выпуклых скалах чернели издалека видные пещеры. Это было любимое убежище архаров, а Курбан уверял что и леопарда тоже. Не думаю, что мы нашли бы в этих пещерах что-либо, кроме слоя овечьего помета. И все же, имей мы хоть маленькое представление, как туда забраться, мы бы рискнули. Увы, ни у кого не хватало такого хладнокровия, с которым архары утром и вечером по узкому карнизу приходили в свою твердыню. Будь этот карниз на высоте метра, мы бы прошли по нему, но, когда предстояло лететь вниз метров триста, не хватало духа на такое путешествие.
Однако интерес к Черепу не остался для меня бесполезным. Сначала мы разведали тропы, которыми архары расходились с ночевки на выпас. Потом заметили, что сюда собираются одни и те же группы. Особенно приметной была «белоносая» овца, водившая группу из двенадцати архаров. В подзорную трубу было хорошо видно, что нос у нее вовсе не белый, а просто облезлый. Наверное, она была совсем старушкой, может быть, плохо вылиняла или шерсть вокруг носа вытерлась.
К тому времени у нас были и другие знакомые группы. Я упоминал о компании, включавшей четырех крупных баранов. В одной группе была приметная овца со сломанным рогом. Пересчитав архаров, учтя, все ли самцы, самки, молодняк на месте, мы с товарищами могли быть уверены, что действительно видим одну и ту же группу. Мы занялись картированием участка обитания каждой группы. Это оказалось занимательным делом: постараться понять, где у архаров дом, где место, куда они ходят пастись, и где пролегли их пути, кто соседи и каковы между ними отношения.
Приехали анатомы, и для нас началась охотничья пора. В конце января поднялись на Алибек. Уже хорошо знакомым логом поднялись до первого плато и, невысовываясь, внимательно осмотрелись. Я уже приобрел способность различать архаров издалека. Впрочем, на заснеженных склонах они были заметнее, да и я искал старательнее. Раньше только казалось, что внимательно смотришь в бинокль. Теперь, прижав окуляры к глазам, я словно проникал взглядом в панораму, старался оценить объем кустов, камней, ложбин. Смотря в бинокль, я словно бродил пешком по склонам, отстоявшим на километр-полтора, заглядывал во все закоулки. Пришло и ко мне умение видеть. Я первым воскликнул: «Архары!»
Быстро обсудили, как нам действовать, наметили, где выйдем на расстояние выстрела. К этому времени мы отлично сработались, исчезло желание доказать, кто легче на ходу, кто ловчее, наблюдательнее. Теперь мы ходили, словно три волка, след в след, понимали Курбана с полуслова.
Подъем занял больше часа. Мы оказались в неглубоком ущелье, прямо над нами должны были пастись архары. Насколько можно осторожно мы стали подниматься к перегибу. Под ногой Курбана оторвался, загремел вниз камень. Мы переждали, пока все стихнет и выглянули на плато. Прямо перед нами, в считанных метрах стоял и любознательно нас изучал молодой барашек. Как это свойственно малышам, пока взрослые паслись, он бродил вокруг и пришел посмотреть, что за шум под склоном.
До взрослых оставалось метров сто, еще можно было успеть выстрелить. Курбан вылез по пояс наверх, а малыш тем временем отбежал к маме. Старая овца мгновенно проследила направление его взгляда и, свистнув, шарахнулась прочь. Курбан стрелял уже по бегущим.
Архары отбежали метров на пятьдесят, повторяя движение вожака, остановились. Овца сделала несколько шагов к нам, а остальные сгрудились сзади нее. Я уже не раз замечал, что лишь вожак и одно-два других животных смотрят в сторону опасности, понимают, где она и куда надо смотреть. Большинство следит лишь за ближайшим соседом, повторяя его движение.
Снова резкий свист, и архары бросились бежать. Они огибали нас снизу по склону, еще дважды останавливались. Тогда Курбан стрелял, не мог удержаться от бесполезного шума. Архары пересекли ущелье, которым мы поднимались, и только тогда направились вверх и наискось от нас по плато. Конечно, тревога тотчас охватила и остальные группы, одна за другой они стали подниматься выше. Мы по опыту знали, насколько бдительнее они стали.
На следующий день поднялись на Душах, осмотрелись. В одной из ложбинок много ниже нас паслась группа. Быстро спланировали подход, спустились в ближайшее ущелье, побежали. Теперь мы ходили по карнизам бойко, не глядели вниз, далеко ли падать, не присаживались отдохнуть. Курбан впереди, мы за ним след в след. Когда пришло время выглянуть, приготовили свое оружие, дали успокоиться дыханию. Архаров нигде не оказалось. Только заснеженные склоны с черными пирамидками арчи.
Решили вернуться на исходный рубеж. Уже не так резво поднялись в полсклона Душаха. Было одиннадцать часов. В это время архары кончают пастьбу, ложатся. Более осторожные поднимаются для этого повыше в горы.
Прямо на нас, к нашему бугорку привела в последний раз свою группу овца. И вот она лежит перед нами. С бьющимися сердцами бежим к ней и почти одновременно узнаем ее: «Белоносая». Старая наша знакомая, столько раз виденная нами в трубу, в стольких наблюдениях описанная.
Она так стара, что уже выпал один из резцов, зубы стерты и желты. Рассматривать добычу нам некогда, взвалив на плечи, поочередно тащим к дороге. Ох, как это тяжело, ходить по горам с грузом. Кажется, мучению не будет конца. Потом повеселевший Гаврилыч спускает всех нас вниз. Суетятся анатомы, они не ждали нас рано. Вместе с Борисом они берутся за вскрытие, а мы с Курбаном, не мешая им разговорами, следим со стороны.
Когда с овцы сняли шкуру, на бедре, на боку мы находим следы от старых ранений. Одна из пуль прошила зверя насквозь, пройдя под позвоночником. А та, что в ноге, окружена плотной капсулой. Роковой для «Белоносой» была лишь наша, третья пуля. Сколько же охотников встретила эта овца на своем пути, от скольких облав, засад ушла сама и увела свою группу, а с ней и своих детей, внуков? Не только радость приносит охотнику добыча, немало и грустного ложится на душу.
Ашхабадские зоологи рассказали мне о легендарном охотнике Мамеде Баймурадове из Геоктепе.
Мамед-ага был человеком известным, и разыскали мы его легко. Как и большинство туркменских стариков, Мамед отлично говорил по-русски. Ему пришлось в свое время отстаивать московские рубежи, сражаться под Старой Руссой, пройти с боями Белоруссию. Сейчас Мамед был на пенсии, жил окруженный почетом в большой семье.
Мы переночевали у Мамеда-аги. Запомнился ужин, почти как пир, чистые постели в отдельной комнате, уют и доброжелательство.
Наутро мы отправились в горы. Я невольно обратил внимание на одежду нашего проводника. Высокая папаха, туго перетянутый в поясе зеленым платком халат, сапоги в резиновых галошах. В таком наряде Мамед-ага мог бы отправиться и на базар. Кроме большого кинжала, ничто не выдавало в нем горного охотника. Довольно долго ехали мимо полей, обрамленных арыками, потом обработанные участки стали меньше, полосками пролегли по пологим склонам, там, где могли работать трактора. Постепенно поднимаясь все вверх и вверх, мы выбрались на еще заснеженное плато, пересеченное ущельями. Уже освоенный нами Душах возвышался слева.
С подходящей площадки мы осмотрелись. Мне было приятно первым заметить архаров. Однако и Мамед-ага оказался очень зорким, показал мне несколько групп, пасшихся в тени, эти архары его не заинтересовали.
— На одном месте живут,— пояснил старик,— где кормятся, там и лягут.
Все внимание Мамед-ага обратил на архаров, пасшихся на открытых плоскотинах. Однако он никуда не торопился, наоборот, предложил нам с Борей перекусить, достал из солдатского сидора завернутые в чистую тряпицу лепешку, кусочки жареной баранины, лук. Мы достали свои припасы и вместе, наперебой угощая друг друга, подкрепились.
Между тем в движении архаров произошли изменения. Группы, до того сновавшие по склонам взад-вперед, теперь стали продвигаться в двух направлениях: часть к Душаху, другие — вверх, к уступам главного хребта. Теперь и Мамед-ага заторопился. Он повел нас хорошо известной ему тропкой к ущелью, потом вдоль одного из карнизов вверх. Идти было не трудно. Старик не торопился, впрочем, нигде не отдыхал. Он казался мне сзади очень молодцеватым, так легки были его движения, так крепка и пряма еще спина. Но это впечатление проходило тотчас, когда Мамед-ага поворачивался ко мне — седая борода и морщинистое лицо слишком явно говорили о его возрасте.
Не видя из ущелья окрестностей, я не мог ориентираваться и не знал, как далеко мы углубились в горы. Ущелье совсем обмелело, превратилось в ложбинку. Тут мы пересекли его и снова оказались на открытом месте Мамед-ага повел меня к большому обломку скалы, не весть когда скатившемуся с гор. Место было некрутое, и вроде бы падать ему было неоткуда. Здесь мы и устрой ли засаду. Сели спиной к камню, совсем на виду. Я спросил Мамеда-агу, не лучше ли спрятаться в ущелье, но он не посоветовал:
— Когда архар придет, а ты голову покажешь, он сразу пугается.
— А сюда он не смотрит?
— Сюда нет.
— Почему знаешь?
— Так! Знаю! Еще отец мой знал, здесь архаров ждал.
Первая группа подошла лишь через час. Совсем неподалеку от нас архары перебегали ложбину, уходили вверх по склону на отдых. Место перехода ничем не отличалось от многих других. Только охотничий опыт мог помочь его отыскать.
Курбан вполне освоил, что нужно анатомам. Боря мог руководить работой. Меня ждал Бадхыз, сказочная для зоолога страна. Какой исследователь копытных не мечтает о Бадхызе, тем более весеннем, когда его холмы зелены, расцвечены тюльпанами; Бадхызе, где архары не дают тебе прохода, топают, свистят на того, кто вторгся в заповедный простор; Бадхызе, где степь плывет перед глазами, от того, что стада куланов и джейранов убегают от машины вдаль?
Баран вдруг начал спускаться к большой группе, той, что рядом с нами. В ней уже есть три самца, хотя и не такие крупные. Я зарисовал их рога. Форма рогов баранов позволяет судить об их возрасте.
Самки встречают приход большого барана оживленно. Сбегаются, окружают, несколько минут обнюхивают или рассматривают пришельца, кто знает? Потом роли меняются. Теперь уже новичок поочередно знакомится с самками, проводит с каждой несколько минут. На самцов он почти не обращает внимания, разве что однажды чуть наклоняет в их сторону рога, и те тотчас же отходят подальше. Через полчаса большой баран не спеша удаляется.
Не нашел, что искал, все овцы уже беременны,— комментирует Курбан.
Может быть, такое объяснение и верно, я пока все беру на заметку. Рано еще иметь свое мнение.
К десяти обе группы укладываются на отдых. Я зарисовываю, кто как лег, прикидываю расстояния между животными, зарисовываю план местности.
— Пойдем других искать,— предлагает Курбан.— Чего тут делать? Теперь до вечера не встанут.
Я не возражаю.
Едва мы встаем, как ближняя к нам группа с места бросается бежать. Проскочив метров тридцать, одна из самок останавливается, делает пару шагов к нам, а остальные стенкой выстраиваются сзади. Следует громкое «пшиу…», передняя овца галопом мчится к краю ущелья, через несколько мгновений вся группа скрывается из виду.
Я слюнявлю палец, поднимаю его кверху. Архары побежали по ветру, наверное, главное для них было — добраться до ущелья. Минут через двадцать мы видим, как они цепочкой выбираются на противоположный край, объединяются с другой группой, тоже ушедшей за ущелье, пересекают желтый склон, скрываются из глаз.
Издалека щель мало заметна. Чуть краснеют камни противоположного, обращенного к нам края. Мы подходим вплотную, нам открывается грозная глубина пропасти. Ущелье огромно, до другого его края впору долететь лишь птице, а камень уже не перекинешь. Дна не видно. Там внизу синева, клубится туман. Вдоль бортов тянутся широкие карнизы. Кажется, что по ним, наметив сверху путь, можно бы и спуститься. Но сколько мы ни пытаемся проследить взглядом тропу, где-нибудь и оказываемся в западне. Впрочем, Курбан смеется, говорит, что знает места, где можно пройти.
Перейдя ущелье архары оказываются в безопасности. Мы вспугиваем еще одну группу, и тактика ухода через ущелье повторяется.
Я спускаюсь с гор довольный. Мы видели немало архаров, есть интересные наблюдения. День прожит счастливо.
Наша жизнь течет налаженной чередой. В пять подъем, в шесть выезд, в семь мы уже на работе. Расположившись поудобнее, шарим по склонам Копетдага в бинокль. Пока что ни мне, ни Борису не удается самим заметить архаров. Курбан радуется этому, как всему, в чем он преуспел, обогнал других. Даже такая малость, как сесть в кабину, ему приятна, и я ежедневно доставляю товарищу радость.
Казалось бы, смотрим в одну и ту же сторону, и зоркость вроде бы одинакова, проверяем это по удаленным деревьям, отдельно торчащим камням. Но заметить архаров нам не удается. Я устанавливаю на треноге подзорную трубу, на ней есть прицел, и когда Курбан направляет трубу прямо на архаров, мы видим их. В круглом поле, приближенные к нам в тридцать, а то и в шестьдесят раз, пасутся, живут своей жизнью дикари. Теперь, когда место, куда смотреть, нам хорошо известно, мы можем найти их и в бинокль. Но не раньше. Курбану это доставляет тихую радость. Он чувствует себя исполнившим долг.
— Давай теперь смотри, пиши, а я буду цыпленка-табака делать.
Курбан берет с собой в горы ружье. У него отличный «Зауер». Пока мы поднимаемся наверх, он несколько раз останавливает машину, выскакивает из кабины, навскидку стреляет по кекликам. Выскакиваем и мы с Борей, тоже стреляем. Если наши выстрелы удачны, Курбан мрачнеет, ничья не приносит ему радости.
Устроившись поудобнее, мы ведем наблюдение за архарами. Я начал с того же, что и во время работы с домашними овцами: меряем ритм пастьбы, частоту переходов с места на место, описываем строй пасущихся животных. Группа не стоит на месте, она челноком снует туда-сюда по склону. Темп наблюдений очень быстрый, так что мы работаем вдвоем с Борей. Один смотрит в трубу и диктует, другой записывает. Время от времени мы меняемся.
Между тем Курбан ощипал кекликов. Каждого кеклика Курбан разворачивает словно пиджак и прокалывает двумя палочками, одну через ноги и спинку, другую через крылья. Он укладывает распластанных, чуть подсоленных птиц на угли. Ничего не скажешь, Курбан — мастер, делает так, как от века готовили чабаны и охотники дичь, разве что нет времени спрыснуть ее кислым вином и дать полежать. Кислота растворяет белок, мясо делается еще нежнее.
В первые выходы в горы мы брали с собой котелок, чтобы вскипятить чай, потом перестали, послушались Курбана, предпочитавшего готовить чай во фляжке. Ему нравилось приучать нас все делать в горах по-своему, и мы не сопротивлялись, авторитет Курбана был высок.
До конца ноября мы облазили все окрестные урочища, стали уже неплохо ориентироваться. Работать над Фирюзой мне не понравилось из-за непроходимого ущелья. Через час-два все группы архаров переходили на противоположную от нас сторону, скрывались в лощинах.
Мы часто ездили в урочище Чаек и гору Душах. Шоссе вело туда через соседний с Фирюзой поселок Чули. Потом поднимались по нехорошей, опасной дороге вверх. На Душахе архары были очень пугливы, браконьеры не давали им житья. Летом здесь пасли скот, а кое-где вились полупроезжие дорожки, по которым Гаврилыч завозил нас довольно высоко. Обычно мы оказывались над архарами. Они на рассвете спускались в ложбинки пониже, где уже зазеленела после первых осенних дождей трава. Часам к одиннадцати бараны поднимались мимо нас к вершине горы, собирались там на полянах среди арчевых лесков, ложились на отдых. Случалось, мы насчитывали в одном скоплении больше сотни архаров.
Напротив Душаха, отделенные нешироким плато, спускались склоны главного Копетдага. Курбан называл эти места «Чаек». Неглубокие, кое-где проходимые ущелья делили травянистый склон на широкие ленты, уступами сбегавшие вниз. Довольно скоро мы заметили разницу в поведении спугнутых архаров на Душахе и Чаеке. Круглый, мощный Душах, изрезанный глубокими ущельями, весь в темно-зеленых узорах зарослей арчи, был домом большого стада архаров, того, что собиралось на дневку ближе к вершине горы. Стоило нам появиться, как ближние группы архаров бросали пастьбу, вставали с лежек и без долгих раздумий уходили прочь. В конце концов лишь в подзорную трубу мы могли заметить их на новом месте. Лазая ежедневно по склонам Душаха, мы уже достаточно знали его, чтобы убедиться в зоркости архаров. Они различали нас на расстоянии больше километра. Но облик людей был им неприятен, они не хотели нас видеть, уходили еще дальше, скрывались за горизонтом.
По-иному вели себя архары на Чаеке. Едва потревоженные, они не успокаивались, пока не узнавали опасность. Нередко даже подходили ближе, чтобы лучше рассмотреть, или поднимались выше и с пригорка наблюдали за нами. В трубу были отчетливо видны их узкие, светло-карие глаза. Случалось, мы лежали совсем тихо, прятались очень старательно, и все-же овца-вожак не успокаивалась, вновь и вновь будоражила свою компанию свистом, в крайнем случае не ленилась сделать круг и зайти с подветренной стороны. Удостоверившись по запаху, что не ошиблась, вожак уводила группу через ущелье на другую плоскотину. С этого момента она уже не теряла нас из виду, не подпуская ближе, но и не стремилась убежать. Лучше было не прятаться, тогда архары вели себя спокойнее. Тревога вновь овладевала ими, когда мы скрывались в ущелье или залегали в траве.
Еще одно излюбленное нами место — Алибек — отстояло от Фирюзы километров на десять, может быть, больше. Здесь и вовсе не было опасных ущелий, по крайней мере таких, как в Фирюзе или на Душахе. Довольно пологие и широкие склоны легко было осматривать, а в небольших западинках удавалось застать архаров врасплох, оказаться с ними лицом к лицу.
С конца ноября Копетдаг начал надевать снежный убор. Сначала побелели поднебесные гребни, те, что прятались в облаках. На высотах, где мы бывали, трава за ночь покрывалась инеем, днем все стаивало. Это было неприятно, мы работали в кедах и сильно мерзли по утрам, когда шагали по заиндевевшей, а потом влажной траве.
В начале декабря ночной снегопад накрыл Фирюзу. Первое впечатление для нас, северян, было радостное, казалось, что-то родное пришло в южные долины. Но нет, даже под снегом горный аул с разбросанными там и сям домиками, свечками тополей оставался чужой, далекой стороной.
В первое снежное утро мы надели сапоги. Беспокоились, что будет тяжело ходить, обсуждали с Борей, не захватить, ли обувь полегче, прикидывали, как бы не подскользнуться на карнизах, не взять ли веревку. Впрочем, никто из нас не владел техникой альпинизма, работали по-кустарному, авось пронесет.
— Вам ходить скользко, о машине и не думаете,— вдруг ворчливо сказал Гаврилыч.
Я вспомнил его тревогу лишь на подъеме, когда наш грузовик в первый раз забуксовал по глине, по скользким камням, пошел юзом в сторону. На ближайшей ровной площадке Иван Гаврилыч остановился, обошел машину вокруг. Мы сидели у борта.
— Что, прыгать приготовились?— усмехнулся шофер.
Снова мы поползли вверх. Нередко Гарилычу приходилось по два, три раза сдавать взад-вперед, прежде чем удавалось вписаться в очередное колено дороги.
Наконец, мы на высоте. Вновь ведем наблюдения. Незадолго до нашей экспедиции канадец Гайст прислал мне свою книгу о горных баранах [15]. Не в пример нам Гайст ближе общался с дикими баранами. Они приходили под окна его избушки и лизали припасенную для них соль. Тем временем можно было, перегнувшись через подоконник, взять животное за ухо и прочитать на бирке номер. Понятно, что в таких условиях Гайст подсмотрел в жизни баранов немало интересного. Главное внимание он уделил боям, доказывая в книге, что нет более драчливых животных. Одновременно Гайст создал теорию о том, как совмещаются агрессивность и привязанность у этих животных. Ведь только благодаря устойчивости групп, постоянно следующих за одними и теми же вожаками, архары умудряются противостоять всем уловкам браконьеров. Если Гайст прав, бараны нападают лишь на соседей с такими же рогами. Поэтому молодые самцы и самки, у которых рожки сравнительно невелики, не вызывают агрессии больших баранов.
Драки между животными трудно не заметить, их интересно изучать. И я был сильно разочарован, что большей частью дело ограничивалось угрозами. Стоило большому барану кивнуть в сторону соперника или наклонить к нему рога, как тот поспешно ретировался. Конечно, случались и схватки. Красивая это картина. С разбегу, взлетeв наискось вверх, бараны с глухим, далеко слышным стуком сталкивались рогами в воздухе. Недаром зоологи называют их «трамбовщиками» в отличие от оленей, относимых к «борцам». Оттого и рога у оленей ветвистые, пригодные перехватывать рога соперника. Напирая друг на друга, поворачивая голову, олени и впрямь борются. А у баранов рога необыкновенного веса, толщины, упругости, подходят именно для лобовых ударов.
Как-то ко мне обратилась киногруппа, посоветоваться, где бы снять драку архаров. Как видно, моя консультация им не пригодилась. Они пошли по другому пути. В отснятом ими фильме бараны неистово теснили друг друга, неотрывно напирали, глубоко вспахивая землю ногами. Драка шла ожесточенная и ни на что не похожая. Довольные киноизобретатели пояснили мне, что не особенно затруднив себя выдумкой, связали рога баранов проволокой. Навряд ли многие зрители поняли, как далек был этот эпизод от настоящих повадок баранов..
На Алибеке нам довольно скоро примелькалась группа архаров, голов пятнадцать, включавшая четыре крупных рогача. При внимательном наблюдении оказалось, что особенно большие рога, закрученные на полный оборот, были у одного барана, у остальных немного меньше. Когда группа убегала, старик всегда держался последним, еще имел привычку поотстать, даже на несколько шагов вернуться, словно проверяя, далеко ли опасность.
Курбан эту повадку объяснил как сторожевую. Боря считал старика трусом и тихоходом. Мне же казалось, что такое поведение может возникнуть потому, что соперники чаще всего приходят сзади, по следу. Уже сформировавшаяся повадка могла служить и как оборонительная.
