10 глава Табун в степи (Казахстан) (1)

Всего неделю назад, когда, приотстав от табуна, с гребня вала я смотрел на Каратам, в каньоне сая еще белела полоска снега, а сквозь прошлогоднюю жухлую траву только лишь прорастала молодая, зеленая. Тогда было раннее утро, солнце еще не заглянуло в Каратам, и в долине было тускло, неуютно.

А сегодня нам открылся кусочек рая: красота, раздолье, радости казахского летовья. Вдоль синей полоски сая не тесно стояли коричневые юрты. По зеленой траве, еще не вытоптанной скотом, пробегал ветерок; красными скалами сверху и снизу долины замыкали Каратам взлобья сопок; на высокой террасе за саем, сбившись воедино, отдыхал табун, блестели спины лошадей.

Еще в Сарытургае ребята расспрашивали меня: «Какой он, Каратам?» — и теперь с гордостью хозяина, довольного, что уже полюбившееся ему место не подвело, понравилось всем, я не торопил, хотел, чтобы все насмотрелись всласть.

Впрочем, наш шофер предпочитал хорошему виду хороший обед.

— Давай, поехали, еще насмотримся за лето, наедимся степью, в лес захочется,— торопил нас Борис. Он был прав: надо было торопиться, чтобы к вечеру обжить лагерь, а с утра приняться за работу.

Место для лагеря я облюбовал заранее — вверх по саю от стоянки табунщиков. Юрты видны, но они не слишком близко. Все же у нас свой отряд, свои порядки.

Как возник отряд? Прошедшим ноябрем в институте утвердили план моих летних работ, дали заявку в экспедиционную базу на машину. Так в отряде появился шофер Боря, появилась машина. Александр Сергеевич, Саша, и Володя — это мои «кадровые помощники», мы уже работали вместе в прошлом году. Саша — студент-Дипломник, Володя — тоже студент, но помоложе, оба из Московского университета.

Девушек мне рекомендовали в пединституте. Я искал для отряда ботаников, нам предстояло описывать растительность пастбищ. «Работать в Казахстане, с лошадьми?!» — мне кажется, девушки были готовы отправиться в такую экспедицию верхом прямо из Москвы.

Хорошо, когда в отряде есть девушки. С ними как-то веселее, не так тоскуешь по дому. Хорошо, когда девушек двое. Одной, наверное, трудно в мужском коллективе — слишком много внимания пополам с невольным душевным одиночеством. И атмосфера дружбы и шуток обязательно сплачивает вокруг девушек мужской состав отряда.

Так выглядел наш отряд — научный сотрудник, шофер и четверо студентов. Знаешь ли, не знаешь людей, все равно каждый отряд складывается заново. Конечно, всем хочется, чтобы полевой сезон прошел по-хорошему. Только само по себе так случается редко.

Я устраивал свою палатку в сторонке, у кустов спиреи, разросшейся по низинкам, что спускались по склонам Каратама к саю. Не торопясь, загонял колышки в плотную, неподатливую землю и одновременно смотрел, слушал, как действуют ребята. Саша и Володя натянули большую палатку. Она стала центром лагеря. Рядом соорудили стол и скамейки, навес, под ним трубчатую печку — изобретение экспедиционных шоферов. Пламя приставленной к печке паяльной лампы разбегалось по трем трубкам, выбиваясь синими язычками из отверстий. Чуть поодаль натянули свою палатку Таня и Катя — ближе к саю, они собирались каждое утро купаться. Борис, как обычно шоферы, предпочел остаться в машине. Раскладушка, ящик с одеждой вместо стола, вешалка, рулончик туалетной бумаги, использовавшийся вместо салфеток, даже скатерка — привет от жены — все тут было заранее, еще в Москве предусмотрено.

Вечером в гости пришли Токай и Жылкыбай. Мы устроили праздник прибытия — новоселья, знакомства и начала работы.

Зазвонил будильник, я немного помедлил и вылез из спального мешка. Наступило утро новой жизни. Разбуженные всего лишь в семь (пришлось учесть, что пение у костра затянулось до полуночи), мои помощники мылись и чесались до девяти. Паяльная лампа долго не разгоралась — оказалось, в ней кончился бензин. Пока-то Боря заправил ее, пока нехотя ели подгоревшую кашу (Саша не рассчитал, сколько крупы насыпать, получилось слишком густо), только около десяти, уже по солнцепеку потащились в степь.

Мы с Сашей и Борисом поехали огораживать опытные площадки: нам предстояло измерить урожай степных растений, если пастьба копытных исключена. Часа через два шеренги столбиков уже начали выстраиваться вокруг площадок. Ярко светило солнце, мы работали раздевшись. В один из перерывов я залез на крышу машины, чтобы осмотреться вокруг. Установил на треноге подзорную трубу, повел ею по сторонам. Посмотрел, где стоит сегодня, отдыхает табун.

Я повернул трубу в другую сторону, попытался найти в холмистой степи наших девушек. Они должны были пройти по намеченному маршруту, описать растительные ассоциации, промерить рулеткой, какая часть маршрута приходилась на каждый тип растительности. В тридцатикратную трубу я увидел своих помощниц блаженно загорающими.

Как там наши? — крикнул мне Александр Сергеевич.

Загорают, черти,— отозвался я и убрал трубу в футляр.

Мы двинулись в лагерь, сварили обед. Разморенные жарой пришли девушки. Таня, взмокшая, распаренная, шла тяжело, обмахиваясь шляпой. Девушки сходили к саю умыться, и мы сели обедать.

Потом я пригласил девушек к себе в палатку. Усадил рядышком на спальный мешок. Попросил показать дневники. Они сделали за день едва восемьсот метров маршрута.

Таня, чувствовавшая себя старшей, оправдывалась за двоих:

Пришлось некоторые растения определять в поле, из-за этого мы сегодня мало успели.

Я покачал головой:

Вы загорали, а не работали.

Договорились, что впредь они будут работать, а не гулять.

Вечером вместе с Сашей пошли к табуну. Он стоял напротив стана бригады, на высоком берегу над саем. Вскоре подошли и пастухи. Лошади только-только начали расходиться, прихватывать клочки травы.

Я спросил Токая, куда направят табун. Он махнул рукой в сторону Бектургана, туда, где за широким плато протекал сай.

Наверное, не пойдут по ветру?

Не пойдут,— согласился Токай.

Табунщики упорно старались направить табун по ветру, но лошади противились этому. Они стремились идти навстречу ветру. Когда долго работаешь с животными, мне кажется, начинаешь их понимать. Как хорошо пастись головой к ветру: он приятно обдувает после дневной жары, отгоняет еще неугомонившийся гнус, ветер несет новые запахи.

Лошади не желали подчиняться табунщикам, мучились и те, и другие. Все время слышались крики нажимающих на табун людей, дробный топот лавиной несущихся по степи лошадей. Такая сумятица продолжалась часа полтора, пока не похолодало, да и лошади, наверное, проголодались. Табун стал послушнее, постепенно, пасясь, двигался от Каратама.

Когда начало смеркаться, я оставил в покое косяк, за которым наблюдал весь вечер, и отправился на поиски Саши. Он оказался впереди табуна, мы нашлись уже в темноте, вместе повернули к дому. Я был одет совсем легко — в ковбойке, сатиновых брюках и кедах, начал мерзнуть. А Саше все было нипочем, шагал в своей любимой зеленой робе, мял огромными ботинками степную траву. Между прочим, до университета он работал в зоопарке, ухаживал за верблюдами и зубрами, любил подчеркнуть, что он, мол, не какой-нибудь мышелов.

Я проснулся раньше, чем зазвонил будильник, лежал, ждал его звонка. В пять я оделся, выбрался из палатки. Над саем, над всем Каратамом стоял утренний туман. Трава посерела от мелких капель росы. В палатках никто не шевелился, словно будильник звонил только для меня.

Тряхнув поочередно палатки ребят и девушек (Подъем!), я отправился к саю умыться. Когда вернулся, в лагере было все так же тихо.

Володя, Саша! Подъем! — Никого не дожидаясь, я ушел к стану бригады.

Табунщики еще накануне привели мне коня. Ночью вместе с другими укрючными конями он пасся стреноженный в стороне от юрт. Когда я утром пришел к стану, мой серый уже стоял у коновязи.

Садись осторожно, сразу садись крепко,— предупредил меня Токай.

А что, неспокойный?

Забыл, чему учили.

А кто учил?

Я,— отвечал Токай,— еще в прошлом году, с тех пор никто седло не клал.

Что так?

Хватает других.

Жылкыбай подержал коня, пока я садился. Конь стоял, весь дрожа от тревоги.

Пускать?

Давай.

Весь настороже, я осторожно отдал поводья и тронул бока коня каблуками.

Конь стал подбирать зад, мне бы порешительнее выслать его вперед, но я поосторожничал, к тому же чуть натянул поводья, и серый мгновенно поднялся на дыбы. Все это обычные истории у тех, кто ездит верхом, о них не стоило б и рассказывать, но мой опыт работы с молодыми лошадьми не очень богат, истории первых минут схваток с лошадьми помнятся очень отчетливо. А может быть, и для бывалых наездников они незабываемы.

Серый опустился на передние ноги, а я вновь запоздал, продолжал еще прижиматься лицом к его гриве, и, вскинув головой, он сильно ушиб меня. В следующий момент он дал прыжок вперед и вверх, а я еще лежал у него на шее. К моему благу конь гладко понес по степи, и у меня было время вновь собраться, обрести себя в седле.

Табун оказался совсем близко, за ближайшим косогором.

Видишь, как умеем,— усмехнулся Токай.— Сам домой пришел.

Почему так? — спросил я.

Чего не понимаешь? — Вчера лошадей по ветру чэняли, утром сами домой ходили,—объяснил, как умел, Гокай.

Восхищенный простотой приема управления поведением лошадей, я зарисовал в записной книжке все передвижения табуна за прошедшие сутки. Пастухи ловко использовали стремление лошадей двигаться навстречу 5етру. С вечера отгоняли табун по ветру, и, оставленный ночью без присмотра, он сам повернулся и пошел в обратную сторону, к дому.

Не торопясь собирать лошадей, мы ждали, пока они наедятся, благо Каратам был рядом. Тем временем я наблюдал за общением лошадей друг с другом: кто с кем ссорится или проявляет знаки дружелюбия, обнюхивает, знакомясь, видно, в косяк попал чужак. Некоторые жеребцы, возбужденные утренней прохладой, кружили вокруг косяков, церемониальными угрозами, ржаньем «поминали соседям об участке, где хозяин желал доминировать.

Мое внимание привлекали жеребята. Многие из них бесцельно бродили вокруг, предпочитая сосать своих «мам, чем щипать траву. Я достал секундомер, некоторое время вел хронометраж поведения жеребят. Один из маленьких непосед очень красивого буланого цвета оказался большим задирой. Он подбегал к сверстникам, кусал их и мчался прочь, то ли пугался, то ли приглашал поиграть. Ему даже пришло в голову взбрыкнуть раз-другой на взрослую кобылу, вероятно, свою тетку — она была из того же косяка, что и буланый жеребенок. Наконец та соизволила взглянуть на маленького наглеца, протянула к нему морду, чуть-чуть прижав уши. Тотчас малыш мелко-мелко заклацал на нее зубами. Так маленькие жеребята просят взрослых лошадей: «Не бей меня»,— и толстая «тетка» вновь опустила голову в траву.

Малышу было очень скучно, а может быть, под припекавшим солнцем уже начала зудеть, чесаться шкурка. Он подсунулся под шею матери, приглашая ее почесать ему зубами холку, а потом, рассердившись на ее невнимание, взбрыкнул, не давал пастись, не отставал, пока мать не стала его чесать.

К одиннадцати табун спустился в сай. Лошади забрались в воду, бродили по зеленым зарослям тростника, куги, видно, наслаждались купанием, прохладой, сочным, хрустким кормом.

Я поехал к нашему лагерю. Все уже вернулись из степи, кроме Володи, умотавшегося куда-то с ружьем. Девушки взвешивали пакеты с травой, Саша возился с обедом, Борис помогал ему советами.

Между тем лошади поднимались из сая на противоположный высокий берег, собирались вместе, в одну сплошную массу. Табунщики тотчас оставили их в покое, отправились домой.

После обеда я залез на сопку, крутым взлобьем поднявшуюся над саем. Наверху уселся поудобнее, осмотрелся. Табун собрался «в кучку», как говорили пастухи, прямо подо мной на зеленой лужайке у сая. Сверху хорошо было видно, что лошади стоят головами к ветру, и только самые первые повернулись к ветру хвостами. Лошади вели себя неспокойно, старались спрятаться как можно дальше в глубь табуна. Запустив секундомер, я считал, сколько раз взмахнут хвостом, встряхнутся, кивнут головой лошади в первом, втором и последующих рядах. Разница оказалась очень большой. Чем глубже спрятались лошади в табуне, тем спокойнее они себя вели, их меньше тревожил гнус (рис. 7).

Прискакал сынишка Жылкыбая верхом на неоседланном коне. Остановился у моей палатки, крикнул:

Леня, Токай зовет, мере (кобылу) лечить надо. Все, что касалось лошадей, привлекало девушек, они готовы были променять ботанику на иппологию. Мы вместе отправились к стану табунщиков. Девушки здесь бывали часто, сдружились с хозяйками юрт, а дочь Токая Жаналай приходила к нам в лагерь за книжками да и просто посидеть в девичьей палатке, поболтать.

Лечить лошадей — не женское дело, но вслед за Катей и Таней все население юрт обступило крупную черную кобылу, поваленную табунщиками на землю.

— Ее змея укусила,— серьезно объяснил Жылкы-бай.— Поэтому молоко испортилось. (Он не знал русского слова «вымя», говорил — «молоко».)

Я потрогал вымя, оно было как каменное. Попробовал сцедить молоко через соски — тонкой струйкой брызнул гной.

Нет ли лекарств?

Токай что-то скомандовал женщинам, и очень скоро в моем распоряжении был мешок антибиотиков, порошков, бинтов и инструментов. Как видно, ветеринарная служба снарядила бригаду на летовку неплохо. Правда, не было новокаина, но я обошелся кипяченой водой. Обколов вымя бициллином, кое-как насыпал кобыле в рот две ложки стрептоцида. Таня старательно помогала мне. Кобылу стреножили, чтобы не уходила далеко от юрт. Теперь предстояло ее лечить.