2 В пески за «ой» (2)

Каждый вечер мы вели длинные беседы. Я задавал Агали-ага бесчисленные вопросы, рассказывал о собранных наблюдениях, делился соображениями, почему верблюды ведут себя так или иначе. Агали-ага знал не все русские слова, временами переспрашивал сыновей, они переводили ему. Карыбаба (отец и брат звали его уменьшительно Бавали) вернулся из армии. Мне очень нравился этот пастух – высокий, красивый, смелый, веселый. Не знаю, какие еще найти хорошие слова, чтобы показать, какой славный это был парень. Он любил ходить со мной по пустыне, да и мне это было приятно и полезно. Я расспрашивал его о верблюдах, а он по возможности отвечал. Я понимал, что познания его не слишком обширны и, стараясь не обижать товарища, вечером в присутствии Агали-ага вновь повторял свои вопросы, надеясь услышать еще что-нибудь ценное. Мне кажется, что пастухам нравилось, что я записываю их рассказы.

Утром я просыпаюсь, когда Агали-ага растапливает железную печурку. Слышу, как он ломает заранее припасенные сухие стволики саксаула. Печурка быстро раскаливается, и тепло от нее постепенно распространяется по комнате. Я слышу, как хозяин наполняет чайник водой, ставит его на печку. Хочется еще подремать, и вежливый Агали-ага говорит мне: «Спи еще. Еще рано». Рядом со мной выбирается из-под ватного одеяла Бавали. Выхожу из дома. Вокруг еще сумеречная пустыня. Только-только занимается заря над барханами. Карыбаба сливает мне из кумгана холодную воду. Умываемся. Заходим в дом. Хозяин уже успевает собрать наши постели, скатать их в тугие валики, сложить в конце комнаты. Мы располагаемся на кошмах. Перед каждым пиала и чайник с зеленым чаем. Каждый раз Агали-ага спрашивает: «Кок или кара?» Чабаны предпочитают зеленый чай, и я тоже говорю: «Кок». Утром почти не едим. Печенье, кусочки чурека, сахар, конфеты. Впрочем, если я вскрываю банку сгущенного молока или варенья, товарищи охотно присоединяются ко мне, мажут ножами на хлеб, поддевают варенье печеньем.

Завтрак всегда течет неторопливо, впрочем, как и все, что происходит на Культакыре. Здесь никто не ленился пораньше встать, взяться за дело, а время на все домашние работы известно заранее, и потому все происходит так спокойно, словно никого не ждет работа. Завтрак всегда проходит в молчании. Агали-ага вдруг скажет сыну несколько слов, что надо бы сегодня сделать сверх обычного, или спросит о моих планах. Но и они уже стали привычными. Каждый день поход вслед за верблюдами в пустыню.

Начинается дойка. На Куль-такыре устроены два небольших загона: для взрослых верблюдиц и для годовалых верблюжат. Агали-ага поочередно подводит верблюжат к матерям, дает им немного пососать. Как только верблюдица обнюхает своего малыша, убедится, что это он, жена Агали-ага пристраивается рядом с верблюжонком, отталкивает его морду от вымени, начинает доить. Без верблюжонка верблюдицы молока не отдают.

Помочь во время дойки я не могу. Однако и сидеть в теплом доме как-то неудобно. Я слоняюсь по такыру. Присматриваюсь к верблюдицам, к верблюжатам, описываю их внешность, учусь их распознавать. Впрочем, в пустыне верблюды расходятся очень широко, на два-три километра окрест. Приходится наблюдать за ними в бинокль, так что мелкие детали внешности для опознавания все равно не пригодны. Сами верблюдицы, по словам Агали-ага, различают друг друга по форме горбов, по челке на лбу. По крайней мере во время стрижки верблюдов всегда оставляют нетронутыми челку и длинные волосы на верхушке горба.

В восемь утра верблюдов отпускают на выпас. К этому времени я уже полностью собран. Со мною рюкзак, бинокль, фотоаппарат, немного еды, на поясе нож. Я готов к дальнему переходу, при необходимости могу и переночевать в пустыне. Агали-ага выпускает верблюдиц из загона, потом отправляется за ерке, который всю ночь провел прикованный за ногу к железному штырю, глубоко забитому в землю.

Привычно соскучившийся за ночь по своим подружкам ерке рысью устремился к ним и вдруг буквально остолбенел. Он увидел верблюдиц с полотнищами на боках, которые мы повесили, чтобы распознавать верблюдов издалека. Необыкновенный наряд поразил его. Тотчас он припустился к ближайшей верблюдице с номером, догнал ее, заставил лечь и спарился с ней. Встав, он оглянулся и погнался за другой нумерованной верблюдицей. Так продолжалось довольно долго. Временами самец откидывал голову назад, выгибал, словно индюк, шею, а главное, надувал подъязычный мешок так, что он становился размером с хороший кулак и вываливался наружу. Тогда можно было услышать характерное «буль-буль-буль». Вид верблюдиц с номерами был для ерке настолько необычен, что он каждый раз принимал их за новеньких и начинал преследовать заново. Но самое смешное, что верблюдицы как будто бы ревновали своих подруг, подходили, рвали зубами полотнища, сердились.

Читайте также: