Страх и паника
Между общим трагическим предчувствием в жизни и конкретной паникой есть различия. Страх, который ощущается во время паники, относится к чему-то конкретному, к тому, что может явиться к отдельному человеку или к обществу. Соответственно, паника связана с конкретным местом. Убегающие в панике люди останавливаются, успокаиваются, когда они оказываются на территории, находящейся вне зоны пугающего фактора. Как мы уже видели на примерах, бегство может продолжаться минуты (при взрыве в вагоне метро), часы (при бегстве Петра I от предполагаемых заговорщиков), дни (при бегстве русских войск в Русско-Японской войне).
Паника, вероятно, связана со страхом, а не ощущением тревоги. Напуганные люди ощущают опасность как личное переживание. Угроза — это что-то, чему можно дать название, указать, где эта угроза действует, и, следовательно, ее можно избежать. Но человек, испытывающий тревожное состояние, ощущает невозможность определить причину своих ощущений, не видит возможности уйти от них, например, сменив обстановку или переехав в другое место. [237]
Исследователи обращают внимание, что в состоянии паники люди все же не бьются о стену, а убегают в дверь или окно, что они способны не только убегать (что было бы наиболее естественно и легко связуемо с поведением животных), но и вскочить на лошадь, управлять автомашиной.
Также вопрос, волнующий исследователей, это реакции людей в состоянии паники на других людей. Даже в крайнем случае, стараясь вырваться из места, где произошла катастрофа, люди все же замечают, что делают соседи, впоследствии они рассказывают об этом.
Однако понимание того, что бегство во время паники включает в себя элемент понимания происходящего, не означает, что люди в панике способны взвешивать варианты поведения, выбирать лучший из них. В течение обеих стадий паники в поведении людей существуют доминирующие идеи, например, «Я должен бежать, я должен затаиться, я должен ползти прочь, нужно покинуть здание – оно сейчас рухнет».
Можно сделать вывод, что люди действуют вполне рационально, хотя со стороны, для постороннего наблюдателя их действия и не кажутся разумными. Тем более, нельзя согласиться с тем, что угроза расстрела за бегство или встречи с заградительным отрядом, может играть роль в поведении запаниковавшего солдата. В первую стадию паники, как мы видели, бегущие солдаты могут быть возглавлены лидером (как Суворов, как Андрей Болконский со знаменем в руках). Во время второй стадии паники, когда доминанта бегства сменяется способностью реагировать на окружающее и принимать альтернативные решения, солдаты способны воспринять приказ командира: «Ложись, вон враг – огонь и т.п.».
Почему «обстрелянные» солдаты дольше или до приказа не оставляют окопы, не бегут? Может ли страх наказания удерживать солдат в окопах дольше или, по крайней мере, в той же мере как опыт и верность присяге? По-видимому, способность опытных солдат к альтернативному поведению сохраняется намного дольше, чем не обстрелянных. Опыт, верность долгу или боязнь наказания удерживают их эмоции на уровне, соответствующем условиям принятия альтернативных решений.
