Страх и агрессия
Л. Крушинский[249] предполагал, что оборонительное поведение людей и животных имеет две формы – пассивно и активно оборонительную. Уже было приведено много примеров пассивно-оборонительного поведения. Однако надо помнить и об активно-оборонительном поведении. Примером вида животных с такой внутренней готовности к агрессии может служить бурый медведь.
Медведи Сибири при внезапной встрече с человеком бросаются в атаку. В Европейской части России медведи, обычно, уступают человеку. Но смертельно раненные звери часто атакуют охотника. Я был свидетелем такой трагедии в лесу близ станции Западная Двина. Меня попросили помочь вынести из леса убитого медведем охотника. Несчастливец пытался найти по пятнам крови раненого медведя. Зверь спрятался за «остолопом», как называют обломок сломанного ветром дерева – остаток толстого ствола ели был метра два высотой. Дождавшись охотника, медведь перескочил через ствол и обрушился на человека сверху. Для зверя это были последние мгновения жизни, а охотник еще сколько-то жил, но был не в силах выбраться из-под туши.
С. Устинов, известный исследователь медведей Сибири, писал, что медведь — это зверь, который сражается до конца[250]. Для этого зверя свирепость, неукротимость – характерные видовые черты.
Люди, от природы агрессивные или прошедшие опыт боев, также способны на активно-оборонительное поведение.
Вот свидетельство Г. Пласкова, прошедшего Гражданскую войну, ненавидевшего немецких захватчиков как может ненавидеть человек, семью которого фашисты закопали в землю.
Генерал Г. Пласков[251] рассказывал: «Мы отрезаны от своих. Позади наших войск нет. А враг может появиться с минуты на минуту…Но тут послышался оглушительный треск. Полукольцом надвинулись на толпу (советских солдат) мотоциклы. Грохот их моторов враз оборвался. Солдаты в серых мундирах слезли с машин. Нахальные, наглые рожи…Молоденький немец отделился от строя. Не спеша стянул кожаную перчатку с руки. Усмехнулся: «Рус, сдавайс!». …Грянул залп… Бойцы стреляли торопливо, почти не целясь. Фашисты не ожидали отпора. Первые ряды их попадали. Задние попятились. Опомнившись, некоторые застрочили из автоматов. Но наши уже кинулись вперед, хлынули всей массой…Хлопцы стреляли в упор, кололи штыком, били прикладом, лопатой. Возле меня топчется гитлеровец. Прижал приклад автомата к животу, но не стреляет. Может, патроны кончились? Ногой вышибаю автомат. Поднимаю пистолет… Мне показалось, что гитлеровец упал еще до того, как я нажал спуск…Миша Федоров лежит весь в крови, зажимая рукой рану в животе. Но, приподнявшись на локте, кричит друзьям: «Хлопцы, не выпускайте их!… К нам подвели двух гитлеровцев – только они и остались в живых. Рассказали, что входили в передовой отряд 17-й немецкой дивизии. В отряде было двести двадцать человек и двести мотоциклов. Нас же было меньше двухсот.»
Сопротивление советских солдат стало для передового отряда немцев неожиданностью, потому что во множестве предыдущих случаев советские солдаты поднимали руки и сдавались. В воспоминаниях немецкий военачальников имеется массa подобных свидетельств. Важнейшей причиной такого поведения была дезорганизация советских войск в первые месяцы войны. Сотни тысяч солдат и офицеров оказывались рассеяны, не имели ни руководства, ни приказов. У них не было иной модели поведения кроме как сдаться в плен. Всего лишь через два месяца войны (в августе 1941) ситуация круто поменялась. К. Рокоссовский вспоминает: «Мне представляется важным засвидетельствовать это, как очевидцу и участнику событий. Многие части переживали тяжелые дни. Расчлененные танками и авиацией врага, они были лишены единого руководства. И все-таки воины этих частей упорно искали возможности объединиться. Они хотели воевать. Именно это и позволило нам преуспеть в своих организаторских усилиях по сколачиванию подвижной группы.»[252]
А. Назаретян[253] приводит выдержку из романа А. Серафимовича, когда толпа насмерть испуганных женщин, детей, стариков устремляется навстречу казачьей коннице и обращает ее в бегство. А. Назаретян полагает, что «Сразу после шокирующего стимула обычно наступает так называемый психологический момент. Люди оказываются как бы во взвешенном состоянии («оторопь») и готовы следовать первой реакции. Иногда она оказывается парадоксальной. Например, по фрейдовскому механизму противоположной реакции, человек может от испуга броситься навстречу опасности, и за ним следуют остальные.»
