Толпа ведет себя по-иному, чем другие собрания людей
По мнению Г. ЛеБона, поведение возбужденной толпы скорее напоминает детское. На современном уровне мы называем это потерей эпигенетической составляющей поведения и возврат к инстинктивному и натуральному поведению. В главе 7, говоря об эволюционных корнях поведения толпы, мы увидим, что, признавая возврат к инстинктивному поведению, мы вынуждены поверить в то, что истоки даже столь современных проявлений массового поведения как взаимодействие мнений интернет-пользователей или избирателей на участках находятся в поведении низших позвоночных (рыб). Как Ч. Дарвин извинялся перед читателями, огорченными близостью своего происхождения к обезьянам, так и нам приходится посочувствовать тем, кто, сидя за компьютером, узнает о том, что в его поведении находятся черты «селедок» (см. Главу 3).
Фрейд утверждал, что Г. ЛеБон открыл два фундаментальных факта психологии толпы: усиление эмоций и подавление интеллекта[262]. Г. ЛеБон еще не знал о грядущих открытиях в области эволюционных истоков поведения и связывал наше поведение толпы с «варварами».
«Становясь частицей организованной толпы, человек спускается на несколько ступеней ниже по лестнице цивилизации. В изолированном положении он, быть может, был бы культурным человеком; в толпе — это варвар, т.е. существо инстинктивное. У него обнаруживается склонность к произволу, буйству, свирепости, но также и к энтузиазму и героизму, свойственным первобытному человеку, сходство с которым еще более усиливается тем, что человек в толпе чрезвычайно легко подчиняется словам и представлениям, не оказавшим бы на него в изолированном положении никакого влияния, и совершает поступки, явно противоречащие и его интересам, и его привычкам.
Индивид в толпе — это песчинка среди массы других песчинок, вздымаемых и уносимых ветром. Благодаря именно этому свойству толпы, нам приходится иной раз наблюдать, что присяжные выносят приговор, который каждый из них в отдельности никогда бы не произнес; мы видим, что парламентские собрания соглашаются на такие мероприятия и законы, которые осудил бы каждый из членов этого собрания в отдельности. Члены Конвента, взятые отдельно, были просвещенными буржуа, имевшими мирные привычки. Но, соединившись в толпу, они уже без всякого колебания принимали самые свирепые предложения и отсылали на гильотину людей, совершенно невинных; в довершение они отказались от своей неприкосновенности, вопреки своим собственным интересам, и сами себя наказывали.»[263]
