ЗИМА — ПРАЗДНИК часть 3

Это было отменное спортивное развлечение. Пять минут олень прыгал, туго натянув веревку, а потом стоял, набычившись, и отдыхал. Снова я дергал за веревку, и снова повторялся «балет». Несколько раз оленю удавалось меня повалить, и тогда приходилось метров сто скользить на животе, пока он не уставал. Мне нужно было добиться от оленя спокойного хождения на веревке. Мы потренировались примерно час, потом я привязал бычка, по совету Эляле, к кусту. Следующий урок у оленя был после обеда. На другой день мы повторили курс уже трижды. И так дня три, пока наконец бычок не смирился с веревкой и не научился более или менее спокойно идти рядом.
Зажав голову упрямца под мышкой, Эляле надел па него уздечку, потом я еще поводил его взад-вперед, потом мы запрягли его в нарту вместе со старым ездовым, спокойно воспринимавшим все выкрутасы своего неопытного товарища. Эляле отвел оленей за уздечку подальше от палатки и, немного пробежав с ними рядом, отпустил. Вот тут и начались скачки с поворотами. Метров пять молодой бычок тянул и нарту, и правого быка вперед, потом начинал лезть под соседа, и мы совершали полный поворот влево. Потом следовал новый рывок и новый поворот влево или вправо. Этот рассказ не будет полным, если я не добавлю, что моя нарта при этом переворачивалась, а сам я подолгу буравил головой снег, пока не удавалось наконец остановить быков. Самое трудное заключалось в том, чтобы тронуться с места снова. В общем, и не знаю, кто кого успешнее объезжал.
Впоследствии я уже не крутился на нарте, а спрыгивал с нее и, приподняв одной рукой, преспокойно поворачивал вслед за оленями. И элоэли я ломал уже не каждый день по два, а один за два дня. Наконец, я узнал, что учить активного неука (необученный олень) легче, чем ленивого, который ложился на снег и терпел какие угодно муки, лишь бы не вставать и не тянуть нарту вперед. Такая пассивная, оборонительная реакция наблюдается не только у оленей, но и у лошадей, ослов, и, если ее не удается сразу перебороть, животное навсегда приходится оставить в покое. При любой новой попытке использовать его для езды животное ложится и не встает уже ни при каких обстоятельствах.
За первым многострадальным бычком последовала хаптырка (важенка, не способная приносить оленят). Она была послабее бычка и больше старалась приспособиться к тому, что от нее требовалось. Скоро она стала неплохо ходить в упряжке, и я начал обучать ее работе правым оленем. Снова важенка металась в упряжке, не понимая команды. Потом она все же потянула нарту вперед и побежала вдоль нартового следа довольно спокойно. Но вот мы подъехали к речке и оказались у тополевых зарослей. Тотчас хаптырка занесла меня в кусты. Я старался направить оленей на дорогу, а они изо всех сил бились, рвались из упряжи и постепенно настолько запутали потяги и уздечки, что я был готов порезать все ремни. Пришлось стволики ольхи и тополей, между которыми запутались олени, срубить ножом. Я выволок упрямых оленей и нарту на дорогу, где и привел все в порядок. Эляле потом не без юмора рассказывал:
— Я вышел из палатки посмотреть, где Леня. Оказывается, в кустах. Думаю, что он делает с оленями, зачем их к кустам привязал?
За три года работы на Камчатке я обучил сам (или закончил обучение, начатое другими) пять оленей. Умения растить беговых оленей я не приобрел. Однако, глядя на то, как работали бывалые пастухи, можно было составить себе достаточное представление об этом сложном деле. Каждый зимний вечер — конечно, если нет сильной пурги,— пастухи ловят своих беговых и устраивают тренировку. Обычно от палаток пастухов во все стороны тянутся хорошо накатанные нартовые дорожки. Олени бегут по ним легко и весело. Ребята не слишком торопятся, по очереди лидируют, меняясь местами, чтобы олени привыкли без особых понуканий обгонять идущую впереди упряжку. И мне нравилось выезжать с пастухами на такую прогулку. Когда до дома остается уже недалеко, темп немного ускоряют, торопят оленей, больнее бьют и уже не уступают дороги. Возле палаток никогда не тормозят, мчатся еще метров двести, как это принято на бегах. Иначе олени быстро привыкают останавливаться у входа в палатку и, усталые, не хотят идти дальше.
После окончания тренировки проводят «чеклятку». Оленям связывают ноги, валят на снег, затем надевают петлю-удавку, свободный конец которой привязан к увесистой шишковатой дубинке — чекле. Она облегчает работу пастуха и усиливает страдания животного. Размахнувшись, пастух дергает дубинку вниз, так чтобы ремень натянулся и затянул петлю на горле оленя. Поднята дубинка — и петля слабее. Снова и снова повторяется эта имитация удушения. Сначала олень бьется, потом затихает, теряет силу сопротивления человеку.
Не знаю, как додумались люди до такого изощренного вида психологической подготовки оленей, но он дает удивительные результаты. Человеку нужно, чтобы ездовые тянули нарту до последней возможности, чтобы не упрямство, а полное истощение сил было пределом работы оленя. Это очень важно и на бегах, где человек и олени должны выложиться полностью. Только с оленями, прошедшими «чеклятку», человек может надеяться выбраться из снежного плена, когда после оттепели наст не держит нарту и она глубоко вязнет. Новички на Севере часто с восторгом смотрят на неспокойных, едва послушных человеку оленей, но это обычно молодые или плохо обученные ездовые. Они отказываются идти уже через час работы в глубоком снегу. Беговые олени чаще бывают понурыми, безразличными к окружающему, они всецело находятся во власти хозяина. И только по их росту, красоте сложения, по отсутствию жира и множеству других признаков опытный человек поймет, что перед ним не отживший свой век старик ездовой, а прославленный многими победами беговой олень.
Подготовка оленей к бегам начинается еще осенью. За лето они накапливают много жира, и необходимо очень медленно сгонять его, одновременно тренируя мышцы. Пастухи добиваются того, чтобы у оленя не осталось ни капли жира на спине и в то же время сохранились жизненно важные жировые депо на почках, за ушами, на сгибах пястных суставов и другие. Мне приходилось видеть оленей, погибших во время бегов. По государственным стандартам их отнесли бы к «тощаку», и все же это были животные, способные долго и быстро мчать по тундре нарту. Пастухи рассчитывают план тренировки так, чтобы олень приобрел наилучшую спортивную форму к соревнованиям. Случается, что животное не доходит до финиша, падает от истощения сил. И опытные гонщики огорченно сочувствуют хозяину: «Эх, не удалось все точно рассчитать». Понятно, что осуществить сложную систему подготовки бегового оленя могут только старики. Молодые ребята, как ни горячатся, как ни стараются, не могут вырваться вперед. На больших бегах первые призы всегда достаются старым оленеводам.
Все начинается очень просто. Мы пьем чай, растянувшись на шкурах. В палатке тепло и тихо, только звякают блюдечки. Спросонья никому не хочется болтать. Рассвет приближается очень медленно. Вот уже пусты все чайники, а кругом темно. Один из пастухов чинит уздечки, другой прилаживает косточку к концу элоэля. Никто не спит, и все немного возбуждены. Сегодня особый день. Сегодня — бега.
Чуть посерела ночь, мы уезжаем в табун ловить беговых оленей. А когда возвращаемся, в палатке все прибрано и как-то торжественно. Сначала даже непонятно, что же изменилось. Потом замечаешь: женщины украсили стены кедровыми лапами, постелили их на пол, и сразу возникло ощущение праздника. Олени привязаны между палаток. Вокруг них тесно от людей. Громко рассуждают молодые ребята из
«Красной яранги».
— У Туркини слишком тяжелы, быстро устанут.
— Мулювье перетренировал, смотри-ка — совсем худые.
— У Долганского отличный правый олень. Помнишь на Тылговаям он взял приз.
Помалкивают лишь старики, но тоже ни на шаг не отходят от беговых оленей. Многих из них здесь знает каждый. Вот круторогая красавица важенка старика Тналхута. Сколько она получила призов! У Григория Долганского пара высоконогих быков — они взяли первую премию еще три года назад. А молодые пастухи все на молодых оленях. С ними как повезет. Если попадутся способные бычки, можно сразу же взять приз. А таких оленей, чтобы побеждали наверняка, нужно учить годами.
Как будто никто не спешит, не волнуется. Одни гонщики еще в палатке, другие заканчивают приготовления к соревнованиям. Но вот Миша Тнакавав относит от палатки копье с красной кистью из кусочков крашеной шкурки молодого тюленя и втыкает его в снег. К древку привязаны три ветки (символ оленьих рогов у чукчей) — большая, поменьше и маленькая. Они символизируют трех призовых оленей, которых совхоз подарит победителям. Слабо дышит ветер, и ветки раскачиваются, словно рога у бегущего оленя.
Вдруг все засуетились: это женщины вынесли из палатки несколько тлеющих углей и быстро разложили на снегу костер. Вот уже рвется к небу веселый и праздничный огонь больших совхозных бегов. Сегодня я, совхозный зоотехник, устроитель бегов. В честь праздника должен быть символически забит олень. Его заменяет колбаска с веточками, воткнутыми в нее вместо рогов, с ягодами — черными грустными глазами. Повторяя народный ритуал, я обхватываю колбаску настоящим арканом и закалываю ножом. Из котелка разбрызгиваю на все четыре стороны кровь, чтобы повсюду был праздник. Брызгаю на костер, чтобы он тоже не сердился.
Кто хочет, ест заколотого «оленя» и суп из крови с кусочками печени и вареными корешками (коряки называют такой суп опана). А я сажаю на нарту маленького Бурхани и уезжаю по дороге вперед. По обычаю хозяин должен проехать впереди гонщиков, как бы проложить дорогу (на самом деле она, конечно, уже накатана). А ребенка берут с собой, как я думаю, в знак передачи традиции. Пастухи редко могут объяснить, как возникли их обычаи. Им просто нравится поступать так же, как когда-то делали их отцы.
Меня обгоняют гонщики. Они пока не торопятся, разогревают оленей. Первым топчет дорогу Олелей, совсем еще молодой пастух из первой бригады. Потом Иван Долганский, наш старейший бригадир. Наверняка он рассчитывает на приз. За ним впритык — Иван Вувун. Сколько труда он вложил в своих оленей! Когда ни приедешь в бригаду, он учит их, используя каждый свободный от работы день. Нарта за нартой обгоняют меня. Малахаи пастухов крепко привязаны под подбородком, кухлянки перетянуты ремнями, с нарт снято все лишнее. Впереди у них еще двадцать километров, а потом будет поворот, тогда все и начнется.
Я возвращаюсь к палатке. Глухо стучит бубен. В палатке пляшет Тнаковав, наш оленетехник. Танец с бубном во время бегов — это тоже традиция. На красивое лицо молодого чукчи из окошка падает свет. Лицо задумчиво, грустно звучит бубен, небыстро переступают ноги. О чем он думает или грустит? Или мысли его там, на дороге, с бегущими оленями?
Вдруг резко зазвучал бубен. Тревога вошла в палатку. Наверное, сейчас поднялись по реке до перевала и повернули обратно. Диким наметом рванули олени. В ущелье, по дну которого виляет узкая заснеженная полоска реки, а с обеих сторон нависли черные скалы, гонщикам негде обогнать друг друга. Трудно объехать товарища, если он перевернулся или задела за камень и мигом превратилась в груду щепок красавица нарта. Комья снега из-под копыт оленей бьют в лицо, залепляют глаза, гонщики трут их кулаками. Все внимание — внезапным поворотам, обломкам скал, вдруг встающим на дороге. Местами река, словно оступившись, ныряет вниз. Скорость достигает ста километров в час. И через двадцать лет не забыть те минуты — как мелькают мимо скалы, как бросаются из стороны в сторону олени, как снежная пыль поднимается позади бешено мчащихся нарт.
Пять километров спуска по извилистому ущелью, и наконец река в плоской долине, где уже не камни, а тонкие тополя окаймляют русло. Теперь лишь бы вырваться вперед, лишь бы быть первым. Упряжки мчатся в ряд, не разбирая дороги. Вдруг треск, чьи-то олени рванули в сторону, нарта ударилась боком о заструг — и конец: гонщик остался где-то позади.
Борьба все яростнее, с хрипом дышат олени, свистят элоэли. Еще пятнадцать километров гонки. Вувун хитрит, держится в середине. У него хорошо тренированные быки, у них хватит сил и на финишный рывок. А Долганский хочет во что бы то ни стало оторваться. Левый олень в его упряжке слишком молод, силы у него только на первый рывок, надо спешить. Элоэлем, поводом по бокам, снова элоэлем, рывок за уздечку! Нет! Больше не выжать. И тогда пастух закричал, закурлыкал по-журавлиному, словно это не бега, а обычный перегон табуна. И олени рванулись вперед, будто силы им прибавил знакомый с детства крик. И вот уже соседние олени сами свернули на след уходящей нарты.
Зрители забрались на соседний холм, некоторые с биноклями. Иногда кто-нибудь крикнет: «Едут!» Потом приглядится получше: «Нет. Еще нет. Наверное, скоро». Обратно в палатку возвращаются выбежавшие было пастухи, женщины. Снова тихо.
И вот на склоне показалась первая нарта. Я в бинокль не разберу, кто едет, а все уже кричат: «Долганский первый!» Вот совсем близко упряжка. «Дорогу, дорогу!» Теперь последний экзамен, последняя проверка выучки оленей. Нельзя, чтобы они остановились у палатки. Даже уставшие, они должны послушно бежать вперед, до самого копья с красной кистью. С топотом проносится упряжка. Последние метры. Нет сил на прыжки, олени проходят их шагом. А люди уже кричат: «Вувун, Вувун второй!»
Иван Петрович Долганский подъехал к финишу, быстро выпряг оленей и отпустил их. Они хватают губами снег, тяжело дышат. А большая ветка — символ взрослой оленухи, что досталась победителю,— в руках у Андрея Аписа. Таков обычай — приз на бегах может взять себе любой, кому хочется, кому нужен олень. Победитель дарит свою награду. Долганский смеется: «Пусть Апис берет».
Победителю дорог не приз, радостна победа.