СБОР УРОЖАЯ часть 1

Накануне начала забоя мы обсуждали с председателем рыбкоопа Зубко все условия сдачи и приема оленей. До восьми вечера мы так и не смогли договориться и поехали к председателю райисполкома Толстову. Он, как видно, здорово устал за день, побледнел, даже как-то осунулся, но слушал наш шумный разговор, как обычно, терпеливо и внимательно.

— Завтра забой мы не начнем ни за что. Вы что хотите? Чтобы про меня вся область говорила — Зубко сорвал, Зубко не смог! Ну нет, со мной такого не было и не будет.

— Табуны не могут ждать, Василий Никифорович,— доказывал я Зубко.— Хочешь не хочешь, а пастбищ здесь недостаточно. Мы на каждой минуте теряем килограммы. Кто их возместит совхозу?

— А кто мне возместит простой кораблей? Иди сюда (он потянул меня к окну). Ты видишь на рейде огни? Два корабля я уже разгружаю и третий на подходе. Откуда я возьму людей? Ты мне телеграмму не давал, что табуны на подходе! Угоняй их, корми сеном, хочешь, я тебе своего дам, и никаких разговоров.
— Так дело не пойдет. Олени сена не едят. Пастухи мучились, гоняли по такому снегу. Я им передышки не давал, лишнего глотка чаю не позволял выпить не для того, чтобы Зубко сейчас оленей на ветру морозил…
Толстов слушал нашу перепалку молча. Наконец, заговорил и он.
— Ну, погоди, Леонид, не кипятись. И ты, Василий Никифорович. Давайте по порядку разберемся. Олени есть? Забить их есть кому?
— Мои пастухи могут.
— Отлично, а я им заплачу как рабочим. И все будут довольны,— сказал Зубко.
— Обдирать есть кому? Ты же посылал весной людей в город на комбинат учиться? Что еще? Грузчики, шоферы, бухгалтера?
— Все есть, а на чем я их повезу? Цех в двадцати километрах, дорога передута,— снова вступил Зубко.— Ну хорошо, я сейчас завожу трактор, цепляю к нему две машины и везу людей. Буду портить машины, все равно. Раз так стоит вопрос, за мной дело не станет.
Толстов устало улыбнулся и сказал:
— Ну, видите, как быстро договорились. Давайте и дальше так. Дело это важное не только для района, но и области. Как-никак, свое, не привезенное мясо. Языки-то будут?
— Если директор пригнал оленей с языками, то будут,— засмеялся Зубко.
Мы вышли с Зубко почти обнявшись. За немногие дни знакомства я его искренне полюбил. Был Василий Никифорович человеком шумным, но болел за дело всей душой, а работа у него была очень трудная — кормил и одевал полрайона.
— Два твоих вездехода ты мне даешь. Люди из Ветвея чтобы к утру были на месте. Не приедут — не начнем работы.
— Ладно, все сделаем, Василий Никифорович. Поедем-ка лучше на нашей совхозной технике, а то твои машины и впрямь больше годны на то, чтобы их трактором таскать.
Мы втиснулись в тягач. Была эта машина мощная и ревела почти так же, как танк. Правда, по снегу она ходила не очень лихо — «садилась» на живот и беспомощно гребла гусеницами. Водитель Толя Савельев, приехавший к нам в совхоз по комсомольской путевке, завел машину и лихо, дергая за рычаги, повел ее, не разбирая дороги, через сугробы, по льду бухты на ту сторону, к «хозяйству Зубко». Отсюда я забрал группу рабочих и поехал на забой.

Еще осенью мы с Зубко бродили здесь, намечали, где расположить кораль, цех разделки, сарай для заморозки туш, подсобные помещения. Тогда же он и построил все намеченное. Ноябрьские пурги занесли дома снегом. Сейчас это недавно безжизненное хозяйство начало оживать. Две бригады разгребали снег, выбрасывали его через окна цехов. Несмотря на поздний час, всюду сновали люди: несли полученные на время забоя матрацы, одеяла, фартуки, ножи, посуду. Из столовой уже тянуло запахом щей. Кто-то ругался:
— Что ж мяса-то нет, разве с этих щей будешь работать?
— Завтра будет, еще наешься досыта,— отвечал ему низкий женский голос.
— Два твоих вездехода ты мне даешь. Люди из Ветвея чтобы к утру были на месте. Не приедут — не начнем работы.
— Ладно, все сделаем, Василий Никифорович. Поедем-ка лучше на нашей совхозной технике, а то твои машины и впрямь больше

Я прежде всего отправился на поиски пастухов. Они, конечно, подобрали для палатки место получше, закрытое от ветра. Над палаткой струился дымок, а внутри уже царил походный уют. Весело кипела вода в большом котле с мясом, на мягких оленьих постелях играли в дурака пастухи. Бригадир Петр Иванович Лялянский, приветливый, с умным и сухощавым лицом крепыш, слушал радио. Он был самым известным в совхозе человеком. Великолепный пастух и знаток оленей, он к тому же обладал отличным даром оратора и был очень живой, приятный человек. Он часто выступал от имени совхоза и в Хабаровске, и в Магадане, и уж, конечно, в нашем городе — Петропавловске. Из-за моложавого лица, подтянутой легкой фигуры я как-то с самого начала стал называть его Петей, да и все окружающие звали его так же. И я немало удивился, узнав, что ему за 40, что старший сын учится в Омске в институте. Вместе с ним в табуне работала его жена Ольга. Оба они были эвенами. Помимо русских имен они имели и свои национальные. Фамилии же были одинаковыми для людей из одного рода. Здесь их встречалось три: Уягинские, Лялянские и Долганские. Принадлежность к определенному роду имела большое значение, поскольку традиция запрещала жениться на избраннице из своего рода.

Поинтересовавшись, далеко ли табун и кто дежурит (мы боялись бродячих собак, которые могли прийти из поселка, почуяв запах оленей), я перекусил, отдохнул немного и вернулся в цеха, где продолжалась суета. Прибывали все новые машины, трактора, вездеходы с людьми. Толстов сдержал слово, не дав в эту ночь заснуть многим хозяйственникам района. Охрипший, веселый от живого дела, Зубко, словно капитан, отдавал направо и налево приказания. Около трех часов ночи заработал движок — загорелся свет.

В балке Зубко собрал небольшой совет. За столом сидели: его заместитель — Анатолий Иванович Егоров, бригадиры обдирщиков, заморозчиков, грузчиков, шоферов, три девушки — зав.столовой и ее подручные, мой бухгалтер — в общем довольно большая компания. Обсуждали, что еще осталось сделать, уточняли обязанности. Вместе с клубами морозного воздуха в вагончик заскочил Петя Лялянский и его пастух-учетчик Василий Ивтакрат.
— Ну что, бригадир, хороший табун пригнал? — спросил Зубко.
— Хороший, Василий Никифорович, завтра сам увидишь.
Для меня это «завтра» наступило часа через два. На забое только-только угомонились, в балке все спали. Стараясь не разбудить людей, я надел свою меховую одежду и вышел. Все так же грохотало о берег море, гнул к земле жесткий морозный ветер. Мимо цеха, через кораль, где снег еще никто не примял, я прошел к палатке пастухов, разбудил Петю Лялянского, спросил, пошли ли люди за табуном.
— Сказал им, чтобы для начала пригнали не слишком много?
— Как ты велел, голов двести пятьдесят.
— Не ошибутся в темноте?
— Нет, Вувуна послал, он не ошибется. Ложись, спи немного.
Он подвинулся, и я лег рядом. В эту первую ночь никто в палатке не раздевался, спали по-походному. Только в углу был натянут небольшой полотняный положок для Ольги с дочкой. Я быстро задремал, и Петя уже сам разбудил меня.
— Давай пойдем, наверное, скоро пригонят. Пропахав в снегу глубокую борозду, мы добрались до наружной стенки кораля, расположенной под крутым склоном террасы, сняли сеть, смотали ее клубком и сложили так, чтобы легко было закрыть оленям дорогу обратно, и залегли в снегу, ожидая подхода табуна.
Я лежал рядом с Эвгуром. Он задремал, а я прислушивался, стараясь уловить гонный крик пастухов, треск копыт оленей. Нетрудно было представить себе, что происходило сейчас в тундре. Вувун, Ивтакрат и Элевьи осторожно рассекли пасущийся табун на две неравные части и начали потихоньку теснить меньшую в сторону забоя. Если бы они напугали при этом табун, пришлось растянуть его, гоня на ветер, а потом, спрятавшись на пути и пропустив мимо себя сколько нужно, с криком броситься наперерез. Требовался большой опыт, чтобы в плотной массе оленей отобрать более или менее точно двести — триста голов.

Наконец вдалеке послышалось негромкое «э-хей-хей-хей» — протяжное посвистывание, треск копыт. Я разбудил Эвгура. Мы приготовились, замерли. На фоне темного неба на перегибе террасы показалась оленья упряжка с привязанным сзади ездовым быком, потом сразу вырос лес рогов. На мгновение стадо задержалось, было видно, как передние пытаются повернуть обратно, но пастухи, подгонявшие сзади, нажали, и стадо почти рухнуло вниз по склону, в кораль. Тотчас с двух сторон навстречу друг другу мы побежали с сетью в руках, а олени, оказавшиеся посреди большого загона, сбились в плотный клубок посредине, который, словно огромная черная капля, перекатывался из стороны в сторону, никак не желая успокоиться. Вилась снежная пыль.

Я прошел к балку и, зайдя внутрь, громко сказал: «Подъем, табун в корале. Засекаю время». По существующим правилам в первые часы после загона животных в кораль приемщики уменьшают на три процента их вес, поскольку перед этим животные кормились. Позже эта скидка не делается. Поэтому заготовителю выгодно начать обработку скота как можно раньше.

Егоров вскочил, начал тормошить остальных. Скоро уже по всей территории забоя началось движение. Еще затемно рабочие встали на свои места, и мы, отделив первых два десятка животных, загнали их в промежуточный небольшой загон, а потом в забойную камеру.