СТРАНА МОЛОДЫХ часть 1

День после окончания забоя прошел для меня в нескончаемых хлопотах. С утра мы еще раз проверили с Егоровым все расчеты по сдаче мяса, он выписал квитанцию, и уже к обеду банк перевел со счета рыбкоопа на наш больше трехсот тысяч рублей. С этим итогом я и пришел к заместителю начальника  сельхозуправления Мартынову.

— Ну что ж, с забоем неплохо получилось,— сказал Павел Ефимович.— Теперь давай налаживай быт в Хаилино. Оттуда сплошные сигналы. Когда туда едешь?

— С первым же самолетом. Я уже в курсе хаилинских дел. Нет горючего, трактора стоят, потому и не на чем подвезти дров. Как только раньше здесь жили, когда не было тракторов?

— С прежним временем не равняй. Десять лет назад в Хаилино всего два барака было и юрты (на Камчатке так часто называют яранги). Ни больницы, ни школы-интерната, ни яслей, ни столовой.

Прежде чем перейти в управление, Павел Ефимович проработал в нашем совхозе восемь лет. Ко времени его приезда Хаилино, построенное на пустом месте, было еще только маленькой, затерявшейся в тундре деревушкой. Молодой директор — Мартынов — хотел расшевелить людей, сделать так, чтобы совхоз кормил мясом не только своих пастухов, но и рыбацкие поселки, райцентр, город. Он мечтал построить в Хаилино аэродром, клуб, дать в дома электричество.

В кабинете я увидел худощавого, невысокого, рыжеволосого человека, в дорогом костюме, в полуботинках (хотя многие в Тиличиках носили унты и валенки). От пастухов я знал, что Мартынов месяцами работал с ними в тундре, любил участвовать в оленьих бегах. Глядя на его очень белое лицо, я невольно вспоминал рассказы, что Мартынова издали можно было узнать по белой повязке на носу — не выносило лицо морозного ветра и весеннего, палящего солнца.

В Хаилино Мартынову удалось поднять людей на большое дело: они выровняли тундру, чтобы могли садиться самолеты. В будни — рабочие совхоза, по вечерам и воскресеньям — все население лопатами копали мерзлую землю, переносили ее на носилках, засыпая ямы, копали канавы, чтобы осушить тундру, отвоевывая метр за метром. Точно так же методом народной стройки поставили в 1958 году большой клуб. Тогда же пришел туда первый трактор «Беларусь», пустили пилораму, стали делать свои доски.

В 1962 году, когда я начинал работать, в совхозе были иные задачи. Мы захотели сделать постоянную тракторную дорогу. Деревянные бараки и старенькая школа казались отжившими свой век, годными только на дрова. Но теперь было легче: совхоз имел и технику, и деньги, а главное, стало больше трактористов, строителей, интеллигенции.
— И вот что еще,— добавил Мартынов на прощание,— свет нужно дать. Мы пять лет бились, чтобы в Хаилино был свет. Теперь другие времена — нельзя людей держать без света. Ну, давай, действуй.

И начал я действовать. Это была на редкость однообразная работа. Каждое утро я отправлялся пешком через бухту из Тиличиков в аэропорт. Лед в бухте был еще тонок, машины не ходили. Длинной вереницей тянулись по льду люди. Кое-где под снегом была вода. Следы оступившихся быстро наполнялись водой. Тропинка виляла по бухте, словно искала места посуше, шла через наледь и снова вытягивалась дальше к аэропорту.

Через полтора часа такой прогулки я поднимался на второй этаж аэропорта, шел в диспетчерскую или к Заварзину — заместителю командира эскадрильи.
— Нет, Мироныч, сегодня не надейся. Разве что к концу дня. Геологов из тундры вывозим.

Никакие мои уговоры не действовали. Что было говорить о холодном, темном Хаилино, когда рядом с аэропортом толпились палатки, бродили бородатые люди, только что выбравшиеся из занесенной снегом тундры. И я терпеливо дожидался вечера — не останется ли часик свободного времени у летчиков, чтобы отвезти меня в Хаилино. Вместе со мной дежурил Толя Савельев — наш экспедитор. Наготове стоял вездеход с тремя бочками солярки: это горючее так необходимо было сейчас в Хаилино. Я пробовал заводить с летчиками разговоры об оленьих языках, о засахаренной морошке. Но ребята только смеялись:

— Не соблазняй, Леня, с охотой сделали бы тебе рейс, да никак не выходит.

Геологи забрались далеко, а дни стояли очень короткие. Светлого времени едва хватало на один рейс.

Около трех часов дня, когда начинало смеркаться, я прощался с летчиками и диспетчерами. «Ну, может, завтра повезет». Толя подбрасывал меня на вездеходе по косе поближе к Тиличикам, и снова я топал по бухте, стараясь не набрать в сапоги каши из снега с водой.

Я жил у «молодых специалистов», как называли этот дом в Тиличиках. В четырех его комнатах обитала веселая и дружная компания: главный инженер управления, ответственный секретарь газеты, начальник пожарной охраны, старший следователь, главный врач. Всем было по 23—24 года. У нас была дружественная «республика»: восемь учительниц, врачей и воспитательниц детского сада, живших через огород. Вечером все собирались вместе: если у девочек — значит, на пельмени и блины, если у нас — значит, на танцы.

Как это всегда бывает, компания держалась на одном человеке — Васе Жарком — жизнерадостном, изобретательном и энергичном. В шесть часов утра, даже если перед этим мы пели песни до двух ночи, Вася вылезал из-под одеяла и включал магнитофон.
— А дорога серою лентою вьется,— разносилось по дому, и Вася начинал зарядку, тормошил всех нас — любителей поспать.
— Жаркий, я тебя привлеку за разрушение нервной системы,— кричал Володя Мерцалов.
— Володя, дай мне щетку,— басил из-под одеяла Фердолис Уразов.

И все же утро начиналось. Спать уже никто не мог. Вася не ленился сбегать «через огород», раздобыть у девочек вчерашних пельменей. И оттуда доносился шум и смех. Гости, которые всегда бывали и у нас, и у девочек, с ворчанием поднимались со своих раскладушек: «Ну и живете же вы. Когда только высыпаетесь?»

Многочисленные гости приносили нашим журналистам вести со всех концов округа. Рассказы тех, что поразговорчивее, можно было сразу записывать и помещать в газету: люди, в большинстве своем бывалые, вспоминали захватывающие внимание истории о жизни рыбацких поселков, о дальних оленьих кочевьях, о кораблях в бушующем море.

Как-то ночевавший у нас Тимошенко, тридцатилетний председатель крупнейшего рыболовецкого колхоза, рассказал о своей мечте — о «городах в тундре». Он сидел, прижавшись спиной к печке, положив ноги в пыжиковых чулках на стул, и говорил так уверенно, как может мечтать человек, имеющий все, чтобы сделать мечту явью. В трех километрах от старого поселка, поближе к гавани он заложил двухэтажные дома, собирался дать в них горячую воду, хотел, чтобы рыбаки жили «по-человечески».

Для рыбаков такие уютные современные поселки и впрямь были необходимы. Колхоз, где руководил Тимошенко, уже заменял старые рыболовные кунгасы и боты сейнерами и траулерами. Колхозниками были капитаны и штурманы дальнего плавания, судовые инженеры и механики. В колхозе уже имелся большой холодильный, консервный цех. Полный резон был сконцентрировать производство и людей в одном месте, создать современный культурный рыбообрабатывающий центр. А для сейнеров и траулеров лишняя сотня километров не проблема.

Картина рыбацкого городка увлекала почти всех обитателей нашего дома. Мечтали о лучшей жизни в нем, лучшем быте и дружно обрушивались на меня, не верившего в проект такого же городка для оленеводов. За два месяца работы в табунах я уже понял, что собрать оленей в одно место нельзя. Живя подножным кормом, они должны были каждый день переходить на новые пастбища. К тому же человек, чтобы сохранить свою власть над оленями, вынуждал их держаться большими табунами — по полторы-две тысячи. И коль скоро нельзя было остановить такого «производственного кочевья», бригада должна двигаться по просторам камчатских тундр, нигде подолгу не задерживаясь.

Еще в тридцатые годы на Камчатке начали строить культбазы — маленькие поселки, где семьи пастухов могли жить лучше. Теперь эти поселки стали постепенно закрывать — в этом был свой резон. Их трудно снабжать продуктами, обеспечивать медицинской помощью, проводить культработу. Для старых северных партийных работников, которые сами когда-то создавали культбазы, в укрупнении не было ничего удивительного. Но проходило оно нелегко. В поселках сложились коллективы людей, считавших эти места своей родиной и не желавших их покидать.