3 Весна в белой пустыне (6)

Манты увел отару на вечерний выпас, и я пошел с ним, стал заполнять таблицу с измерениями расстояний, на которых овцы, встревоженные моим приближением, поднимали голову, а если я продолжал наступление, убегали. Конечно, многое тут зависело от случая, особенно реакция настороженности. Одна овца слишком увлеклась пастьбой, другая повернулась ко мне задом, третья, наоборот, заметила мой подход чуть не за сто метров: так совпало, что она в этот момент озиралась по сторонам. Зато расстояние бегства повторялось с очень небольшими колебаниями: тридцать, тридцать, тридцать три, тридцать… метров. Я обратил внимание, что стоило мне затесаться в глубь скопления овец, как дистанции испуга резко падали. В гуще собратьев животные были менее осторожны. Вещь, в общем, характерная для всех копытных. То же самое мне приходилось видеть и в табуне северных оленей, и в стаде яков, и в группе верблюдов.

Когда сгустились сумерки, овцы стали заметно пугливее. Отара сомкнулась плотнее. Несколько раз мое появление вызывало панику: полстада бросалось бежать прочь, а остановившись, овцы громко блеяли, то ли возмущались, то ли давали выход испугу. Пришлось перестать их пугать. Не хотелось дожидаться, пока Манты вступится за подопечных.

Утром Манты объявил о перекочевке к другому водопою. Это было уже привычно — каждые несколько дней смена пастбищ. Из-за необходимости ежедневно поить овец, нельзя было угнать отару подальше от очередного водоема. Мы крутились в ближайших его окрестностях, так что запасы корма быстро убывали. Закладывая площадки до и после прохода отары, мы убеждались, что овцы съедали за один раз половину имевшегося здесь корма. И это в пустыне, где кусты солянок росли в метре друг от друга, а ростки пустынной осоки пробивали гипсовую корку не чаще, чем растопыренные пальцы.

Говорят, что копытные любят длинную дорогу. Мы же паслись накоротке, ежедневно возвращались к воде. Поэтому многое в работе чабанов отличалось от того, что я наблюдал зимой в песках Каракумов под Бахарденом. Там мы поили овец раз в три-четыре дня, уходили от водопоя на десять — пятнадцать километров. А здесь крутились на одном месте, в отаре нелегко было найти передних и задних. Козы из-за коротких ног и привычки привередничать, выбирая корм, обычно оказываются в хвосте пасущейся отары. Они любят первыми занять свежее пастбище, а потом задерживаются здесь надолго. А в отаре Манты козы чаще были впереди. Еще одна особенность — в любой момент часть овец куда-то маршировала, вместо того чтобы спокойно пастись. Конечно, мы обсуждали все это с Манты, хотя я и был предельно осторожен в своих оценках.

Трудно быть «чабаном первой руки», повести отару по своему разуму и умению. Тем более это невозможно для приезжего. Самое малое два года, два круга жизни овец надо пережить. Два раза пройти по всем сезонным пастбищам, чтобы стать хорошим помощником чабана.

 

***

 

Наш маршрут начинался в поселке Кыямат, что в двух с половиной сотнях километров от Красноводска. Неподалеку от Кыямата мы работали в бригаде Манты Мамедова. Мы тронулись в пустыню вечером, когда солнце опускалось за белоснежный обрыв над Кыяматом. По гребню холма тянулись вереницы верблюдов, возвращавших­ся с пастбища домой, к своим верблюжатам и хозяйкам, уже приготовившимся к дойке. Случалось, длинноногий силуэт верблюда оказывался прямо на поблекшем лике солнца, медленно вышагивал от одного края диска к другому.

Поднявшись от Кыямата на подходившую к поселку с востока возвышенность — Кыяматдаг, мы смело выбрали одну из многих дорог, заботясь лишь об общем на­правлении движения. Быстро установился порядок работы: три километра едем, останавливаемся, осматриваем пустыню в бинокли и подзорные трубы — не пасутся ли где джейраны, и снова вперед. Кузов машины открыт спереди, так что мои спутники сидят лицом к движению, и Галя может описывать типы растительности пустыни, по которой мы проезжаем.

От колодца Караиман пунктир на карте, обозначивший караванную тропу, уводил в неведомую глубь Заунгузских Каракумов. Мы же взяли направление по компасу через Учтаганкумы. Вскоре начались барханные пески, здесь поуютнее, чем в гипсовой пустыне: гуляет легкий ветерок, нежные деревца саксаула создают иллюзию леса. Всюду видна жизнь — то след барханного кота, то песчанка, то саксаульная сойка, то ящерица, то скарабей, то чернотелка. Попалась на глаза и группа джейранов — около двух десятков.

Читайте также: