ХАИЛИНО часть 1

Мы подъезжали к Хаилино ночью. Было очень холодно. Устав за день, я едва правил оленями. Впереди маячила спина Миши Тнаковава. Он, видимо, сильно замерз, молчал. Иногда тоскливую дорогу оживляли появившиеся знакомые приметы: овражек, изгиб реки, крутой подъем. Счет им шел куда медленнее, чем хотелось бы, и все же мы приближались к цели. Наконец начался последний подъем на тот самый перевал, что дал название поселку,— Хаилино (по-корякски «маленькая шея»). Отсюда обычно видишь веселые огни поселка, их ждешь и заранее радуешься встрече. Приободрившись при мысли, что конец дороги близок, я соскочил с нарты, пошел рядом с оленями, изо всех сил махая руками, топая ногами, пытаясь согреться и все время вглядываясь в темноту. Вот уже фигура Тнаковава затемнела на перевале. Он остановился, поджидая меня. Мы поравнялись, но света впереди не было. Тут же на перевале выпрягли оленей. Миша повел их на сопку — кормиться. А я надел через плечо алык (кожаная лямка, которую надевают на оленя) и потянул нарту вниз, к поселку.

Мой домик стоял с краю. Ровный, не примятый слой снега закрывал крыльцо и полдвери. Наскоро разгребя его ногами, я попробовал открыть замок. Пальцы не гнулись, я зажал ключ между кулаками, пытался его повернуть, но не мог. Промучившись минут пять, я был готов заплакать. Поселок спал. По темной улице я добрел до дома Гавриловых и забарабанил в окно. Через несколько минут мне открыла дверь Лена — в одной рубашке, она казалась в темноте дверного проема ослепительно белой.

— Простите, Лена, что разбудил. Руки зашлись, не могу открыть свою квартиру. Позвольте мне у вас отогреться.

Она ввела меня в кухню. Через несколько минут появился и Василий, ее муж. В большом термосе у хозяев нашелся чай. Еще сонные ото сна, они суетились вокруг меня — Василий оттирал руки, Лена накладывала в чай сахар, мешала ложечкой и одновременно сообщала мне последние новости.
— А вчера, Леонид Миронович, трактора наши в Корф ушли. Вася тоже хотел, да я не пустила, он со спиной неделю мучился, радикулитом болел, куда ж ему ехать. А потом я одна боюсь, теперь бичей понаехало, дерутся, за женщинами бегают.
— Один раз подрались,— вмешался Василий, чего тут сочинять.
— Что за бичи?
— Ребята из Петропавловска завербовались. Зимовать им надо,— пояснил Василий.— Летом рыбачили в колхозе, теперь без работы.

Минут через пятнадцать мы с Василием отправились ко мне. Он захватил с собой несколько сухих поленьев и лучину, помог открыть дверь и затопил. Потом я долго сидел в полузабытьи на постели, покрытой медвежьим одеялом, дожидаясь, пока согреется комната. Теплый туманный воздух сначала клубился у самого потолка, потом его слой стал толще, опустился ниже. Наконец вся квартира — комната, перегороженная печью,— заколыхалась, поплыла в клубах влажного теплого воздуха. Заледеневшие за полтора месяца стены покрылись тонкими подтеками, начали обтаивать окна, тихо стучала в умывальнике капель.

Спать в просаленном, черном от грязи белье не хотелось, а сменное, хранившееся в чемоданах, все проволгло. Я разделся догола и, сбросив медвежью шкуру на пол, лег между двумя шерстяными одеялами. Было уже четыре утра.

В семь меня разбудил стук в дверь.
— Открыто, входите.
Появился Боев. Он не изменился за месяц, по-прежнему щеголял в морской шапке-ушанке с «крабом» и перетягивал полушубок ремнем с якорем. Но обут был в унты. Осенью я неизменно видел его в брюках клеш и ботинках.
— С приездом, Леонид Миронович. Как доехали?
— Спасибо. Как у вас тут?
— У нас — беда. Только что приехал на оленях пастух из бригады Лялянского и привёз тракториста Володю Петрова. Булькнул вместе с трактором в озеро «на Кисловодске» (так называли в совхозе район реки Кислой, где было много теплых, с солоноватой водой ключей).
— Живой?
— Пока живой. Отвезли в больницу. Уже доктор туда побежал.
— А остальные трактора?
— Стоят там.
— Свет в поселке есть?
— Нет. Последнее горючее вчера слили в те трактора, что ушли «на дорогу».
— Где же ребята там греются?
— Пастух говорит — у них пока. К счастью, Лялянский оказался близко. Он с забоя кочует. Теперь поставил там палатку. Вам записку прислал.
Боев протянул мне записку.
Петя писал: «Леня. Корма здесь мало. Надо скорее кочевать, а то олени будут худые».
Мне было неудобно перед Боевым вылезать голым из-под одеяла.
— Вы идите, Сергей Иванович, я сейчас приду в контору.

В промерзшей за ночь конторе собралось довольно много народу. Уже начиналась утренняя разнарядка. Завхоз и прораб быстро определяли людей на работу. Здесь же были председатель сельсовета, завхозы больницы и школы, пекарь. Как только я открыл свой маленький кабинет, его до отказа заполнили люди. У всех были ко мне вопросы, но из-за несчастного случая им неудобно было прямо приступать к ним.

От двери протиснулся ко мне одноглазый Эвгур. Как всегда, он добродушно улыбался, даже когда рассказывал о невеселом происшествии.

Петров шел последним из трех тракторов. Сбившись со следа — то ли заснул, то ли не заметил,— он выехал на покрытое снегом озеро. Трактор провалился сразу. Прицепщик его, Огурцов, был на санях. Парень не побоялся броситься в воду и вытащил потерявшего сознание тракториста из кабины.

— Кто этот Огурцов? — спросил я у Боева.
— Из новых рабочих, что приехали из Петропавловска.
— Хороший парень?
— Механик хороший. А так — как все,— ответил Боев.
Я еще не знал, что предпринять, поэтому попросил Боева сходить в больницу, узнать о состоянии тракториста. А сам занялся делами. Посетители быстро перестали соблюдать очередность, наступали на меня все сразу. Особенно горячились завхозы — все крупные, румяные женщины. «Дрова, дрова, дрова». Поселок замерзал. О свете, которого не было уже дней пять, о горючем для электростанции вспомнил только Паруни — председатель сельсовета. У двери, прислонившись к косяку, тихо стоял пекарь Ким. Он один не требовал, а молча ждал. Мне ведь и так было ясно, что означало его появление.
— Сколько тебе, Ким, надо дров?
— Кубометр сухих. Если сырые, наверное, не смогу. Совсем пекарня холодный.
— Где-то надо взять сухих дров, Николай Мефодьеве,— сказал я завхозу.— Вы здесь старожил, предложите что-нибудь.
— Может, совхозные юкольники поломать,— предложил Анхивилян, один из каюрщиков, возивший на собачьей нарте дрова.
— Ну вот. Каждый год одно и то же. Как дров нет, так начинаем ломать юкольники и заборы,— возмутился Глущенко.
— Значит, не в первый раз такая история? — спросил я.
— Да что вы. Я здесь 12 лет живу, пять лет завхозом, и каждую зиму — дрова, дрова. Раньше каждый себе дрова заготовлял, и всем было тепло. А сейчас одиннадцать точек. Откуда я напасусь?

Мне пришлось перебить Глущенко:
— Так мы договорились, Николай Мефодьевич. Четыре нарты сухих дров в пекарню.
Я вернулся в кабинет, проводил женщин, обещая вскоре помочь, и остался вдвоем с Паруни — председателем сельсовета. Молодой, очень грамотный и живой человек, он пользовался в поселке уважением.
— Что же делать, Виктор Иванович? Полная катастрофа — света нет, хлеба нет, школу и больницу закрываем. И аэродром укатать не можем — значит, на самолеты надеяться не приходится.
— Через месяц будут садиться на реку,— вставил Паруни.
— За месяц с нас голову снимут, если не наладим в Хаилино нормальную жизнь.
Вернулся Боев, сообщил, что тракторист пришел в себя. Доктор обещал, что скоро поставит его на ноги. Я позвал Машу, нашу уборщицу и курьера, и попросил пригласить Тнаковава и Эвгура. Первым пришел Тнаковав. Он уже успел выспаться, был красив и весел.
— Не проверял, Миша, оленей?
— Еп-по, сейчас пойду.
— Не надо. Сейчас поедем с тобой на «Кисловодск», где трактор утонул. Знаешь, где это?
— Эвгур говорил.
Было уже девять. Пришел Богданов, наш главбух, и его подчиненные. Надо было подписать какие-то бумаги. Я пока что мало смыслил в бухгалтерии и подписывал, целиком полагаясь на Богданова. Возясь с мелкими делами, я невольно прислушивался к разговору Паруни с Эвгуром и Тнаковавом. Они толковали о транспортном стаде, которое паслось где-то неподалеку. Пастухи боялись, чтобы туда не забрели собаки из поселка. Я не был в транспортном стаде со времени прощальных бегов, которые устраивал Васильев.
— А нельзя нам на оленях дрова подвезти? — спросил я у Паруни.
— Нарт грузовых не осталось. Раньше только на оленях и возили. А теперь все тракторами. Как-то забыли старый способ.
— Да, нарты совсем все поломанные,— вздохнул Тнаковав.
— Починить нельзя?
— Я поговорю со стариками,— пообещал Паруни.
— Только сейчас же, Борис Иванович. Мы с Мишей и Эвгуром поедем к тракторам, а ты здесь побеспокойся. Я к этому делу сейчас и Глущенко подключу.
Пока Мишина мать кормила нас олениной, Боев взял на складе у Лены Гавриловой одежду для себя и трактористов, а Эвгур привел оленей. Мне собраться было совсем просто — я только-только приехал. И к полудню мы уже тянулись по следу Эвгура к месту аварии. Несколько раз я засыпал и в конце концов привязал поводья за Мишину нарту, чтобы можно было подремать со спокойной душой. Перед спусками пастухи кричали мне, чтобы проснулся. Я послушно тормозил ногами, а как только мы выбирались на ровную тундру, снова начинал клевать носом.